– Ага. Я в курсе. Помню.

Помню кто и за что врезал. Ему можно, ему простительно. Исключительно потому, что друг.

Из круга друзей он меня исключил. Ага. Разбежался.

Подскакиваю с кровати, хватаю одежду, торопясь, надеваю.

– Телефон мой где? – шарю глазами по периметру.

– Возле зеркала посмотри. Я отключила, мешал. Тебя там эсэмэсками всякие Даши–Глаши завалили.

Телефон действительно лежит на комоде.

Включаю, жду, когда прогрузится, попутно обуваюсь.

– Ты это… – разворачиваюсь к рыжей. Черт, как ее зовут–то? – Извини, если что. Перебрал я вчера. На мальчишнике был.

– Номер мой из своего телефона удали, Казанова. И дверь захлопни.

Отвернулась к стене, натянув одеяло до ушей.

В другой ситуации ее слова больно бы ударили по самолюбию. Еще никто не смел со мной разговаривать таким тоном и такими словами. Я бы обязательно доказал какой я на самом деле импотент и потребовал бы забрать свои слова обратно. Извиниться. Каким–нибудь изощренным способом.

Но сейчас, что удивительно, с радостью исполняю команду хозяйки квартиры!

Только еще дверь на выход найти надо! Тут комнат как во дворце. А неплохо рыжая живет.

Поплутав, нахожу все–таки выход.

Покидаю чужую квартиру с легким сердцем. Хоть тут повезло.

Телефон, прогрузившись, ожил. Посыпались сообщения и уведомления о пропущенных звонках.

Выхожу на улицу, осматриваюсь.

Эва, куда меня занесло. Нехилый райончик. Элитный. Двор охраняемый, со шлагбаумом и будкой для охраны.

Иду на выход со двора. Оттуда такси вызову.

Сушняк дерет горло. Рядом ни киоска, ни магазина, ни аптеки. Изверги.

Звонок. Мама.

Ей не отвечать нельзя.

– Доброе утро, мам, – хриплю на ходу.

– Утро? Ты на часы смотрел?

Убираю телефон от уха, смотрю на экран.

– Упс…

Скоро полдень.

– Вот тебе и упс. Ты где? Опять у девки какой ночевал? Когда ты уже одумаешься и остепенишься? Доиграешься, что наградят тебя твои девицы венерическим букетом.

– Тьфу, тьфу, тьфу, мам! – возмущенно. – Я ж не маленький! Предохраняюсь.

Почти всегда…

– Не маленький, а ума до сих пор нет. Вон, Вадик с Сашей женятся, а ты все как перекати–поле.

Закатываю глаза. Маман в своем репертуаре. К счастью, знает, когда остановиться.

– Домой приедешь? – ласково. – Обед почти готов.

– Уже еду.

Машу подъехавшей к шлагбауму машине такси. Водила кивает, что свободен.

Сажусь в тачку, называю адрес.

Ради домашней еды готов терпеть родительский гундеж и нравоучения.

Через полчаса вхожу в отчий дом.

– Господи, – ахает родительница вместо приветствия. – Подрался! – прикрывает рот пальцами, укоризненно качает головой.

– Господи, – ахнула родительница вместо приветствия. – Подрался! – прикрыла рот пальцами, укоризненно покачала головой.

Мать у меня красивая и молодо выглядит, за собой следит. Выдержкой и манерой поведения похожа на английскую королеву. Но это – при посторонних, а со мной – добрая, милая, сердобольная.

Чувствую себя маленьким и провинившимся. Я забыл про синяк! Башка так трещит, что все мысли только о боли в черепушке.

– Да где бы я подрался, ма! – по привычке, выработанной с детства, отмазываюсь. – У нас мальчишник в сауне был с Вадькой и Санькой. Поскользнулся на мокром полу, вот и…

По глазам вижу – не верит.

Ох уж это материнское сердце, – мысленно закатываю глаза.

– Проходи уже, стол накрыт.

– Батя дома?

– Дома. У себя.

– Пойду позову. Мне аспиринчик найдется?

– Найду.

Отец на своем неизменном месте: в кабинете за столом. Бумаги, бумаги, бумаги вокруг.

Застрял в прошлом веке – не приемлет технику, по старинке требует документы в печатном виде. Благо, не на пишущей машинке и не от руки, хотя не удивлюсь, если и такие найдутся.