Почуяв аромат жареного мяса, огляделась. В нескольких шагах от нас, прямо на прилавке стояла большая сковорода, из которой ловкая девчушка раскладывала жареный рубленый фарш в румяные лепёшки и заворачивала их на манер конвертов. Мужчины и женщины, шумно переговариваясь, о том, как обожают лепёшки госпожи Салем, покупали по несколько штук и укладывали в плетёные корзинки.

– О, я ужасно проголодалась… Ода, это можно есть? – и кивнула на аппетитные конверты.

– Это самые вкусные лепёшки на ярмарке! – ответила та, глядя на них голодными глазами.

– Тогда купи нам по одной.

– Спасибо, Тайра! – удивлённо и радостно закивала Ода.

Пока я обмахивалась от жары пергаментом для заворачивания лепёшек, всученным пышной хозяйкой лавки, Ода расплатилась и протянула мне прутик.

– Это зачем? – удивлённо моргнула я.

– Разогрейте лепёшку, госпожа, а то жир на губах застынет, – басом засмеялась хозяйка и кивнула на чан с огнём, стоящий у торца лавки.

В замешательстве я моргнула несколько раз.

«Что – сунуть руку с лепёшкой в огонь? Или бросить её туда, а потом достать прутом?»

– Держите, Тайра, – с улыбкой Ода подала мне свой пергамент, а сама перехватила тонкий прутик.

Ловко насадив обе лепёшки на конец прута, она протянула его к огню.

«О-о, а ларчик просто открывался…» – смутилась я и огляделась. И снова поймала себя на неприятном ощущении: я всё узнавала, всё понимала, по ощущениям чуть дольше, чем принято, но эти знания будто существовали вне меня.

Ода несколько минут вертела прутик и так, и эдак, а потом известила о готовности радостным кивком.

– Благодарю, Ода. В Конгоре это делают иначе.

– Как же? – хмыкнула хозяйка лавки, и Ода тоже внимательно заглянула мне в лицо.

Я едва не раскрошила зубы за глупость. Но выдавила милую улыбку и ответила:

– Это семейная тайна, – подмигнула и, подхватив Оду под руку, направилась в другую сторону. – Наверное, я выгляжу смешно.

Девчонка робко улыбнулась на ворчание и помогла мне завернуть лепёшку в пергамент.

Сытая, довольная, я упросила Оду посидеть где-нибудь в тенёчке, чтобы отдышаться от тяжёлого платья и дать отдых ногам.

Ода усадила меня на резную скамью под розовым кустом, а сама убежала прикупить специй.

Я недолго прохлаждалась в тени и решила ещё раз прогуляться по особенно понравившимся местам, которые прямо завораживали. Ода едва уговорила меня вернуться в поместье, потому что вскоре накроют обед и вернётся господин. А в доме не принято опаздывать к любой трапезе, иначе останешься голодным.

Я тоскливо улыбнулась торговцу украшений и с неохотой отправилась вслед за Одой.

«Н-да, платьями и обувью меня не прельстишь, но от украшений аж звенит в груди, – удивлялась себе, вспоминая, как ловко смахнула пару серёжек с края прилавка в сапожок, пока торговец расхваливал мне колье. – Но ведь за одну пару никто не осудит? У него там с десяток таких…»

Но, когда вернулась в поместье и закрыла дверь в свою комнату, осознала, что серьги не единственная добыча.

Я прошла к зеркалу и раздражённо посмотрела на своё платье. Оно безумно раздражало, однако было удобно, слегка приподняв подол, припрятать в широкое голенище сапожка жемчужные бусы, несколько пар серёжек, тот ножичек с гравировкой дракона на рукоятке, золотую пряжку и невероятный гребень с красными камнями. И ничего не звенело при ходьбе по каменной кладке.

Я сняла сапожки, вытрясла всё добро на кровать и, подбоченясь, осмотрела его.

«И почему всё утро ловила себя на желании что-нибудь стащить, что плохо лежит или слишком блестит?» – крепко задумалась я. Вспомнила те высокие чёрные перчатки из тончайшей кожи в кожевенной мастерской. Они точно пришлись бы по душе. Так хотелось их взять, и лежали они так удобно, чтобы незаметно стянуть, но прятать было некуда: декольте узкое, платье без карманов, а сапожки уже были полны.