– Да! – изумлённо кивнула Настя. – Прав ты. Я тоже вчера думала, вроде совсем миледи Вилирэн другая, строгая такая, сдержанная… Моя-то мама – сама доброта, даже не ругала нас с братом никогда. А вот, кажется, закрой глаза, обними – и будто свою, родную! Отчего так, Эл?

– Оттого, что сердце у неё большое, – улыбнулся Ворон. – Больше этого замка, и всех земель Орсевилона, безграничное, как Спящее море. Может, даже больше, чем у Матери Мира! Мне так думается, это не зелья всякие, а её забота меня на ноги поставила.

– Да, ты у неё на особом счету. Приглянулся! – Настя подмигнула лукаво. – Не зря вчера соловьём заливался. Славный мальчик. Она к тебе как к сыну родному! Далард уже ревнует.

– Зря! – Элу было невесело. Вся мутная горечь, что терзала до рассвета, опять поднималась в душе. И даже «рыжее солнышко» рядом не спасало. – Я завтра уеду, и про меня тотчас забудут. Таким, как я, не найдётся места даже в таком большом сердце, как у миледи Вилирэн.

– Что ты всё наговариваешь на себя? – сердито фыркнула Настя. – Прямо чудовище! Как тебя земля ещё носит!

И что ей не по нраву? Сказал, как есть. Правду. Обычную правду. Без прикрас. Которая редко кому по душе.

– А разве нет? – Ворон вздернул подбородок с вызовом. – Тебе ли сомневаться! Хотя… Что ты там видела, собственно? Даже ты ничего обо мне не знаешь.

Вся бравада плавилась как воск под её изумрудным взглядом, Эл опустил взгляд, сгорбился.

– Всё хочешь во мне что-то светлое найти… Глупая девочка, нет во мне ничего хорошего – ни совести, ни милосердия, ни сострадания. Одна грязь и кровь!

– Ах, конечно! Прости, забыла! – рассердилась она. – Ты же у нас злой мальчишка, на весь белый свет разобиженный. И тебе самому это дико нравится. Даже слушать тебя смешно! Как дитятко малое! Жаль мне тебя, Эливерт, жаль до слёз!

Её тон и слова зацепили так, что он снова вскинул глаза, переполненные ледяным гневом.

– А вот этого не надо! Жалость мне твоя не нужна! Да, я всегда сам по себе. Так жить привык, так и сдохну однажды. А по-иному всё равно ничего не выйдет! Пробовал уже. Хватит! Больше не хочу. Не могу я по-человечески!

Да, горько признавать, но ведь, в самом деле, не умеет. Смог бы научиться. Смог. Но только надо знать: ради чего…

Эл впился взглядом в её сверкающие глаза, добавил язвительно:

– Говоришь, мы теперь друзья, как одно? Враньё это! Что-то ты на шею мне не бросаешься от счастья, всё по-своему синеглазому вздыхаешь! Ясно-понятно, рыцарь, даже самый никчёмный, лучше разбойника и душегуба…

Эливерт заставил себя умолкнуть. Нет, он не стал бы забирать обратно свои слова, ведь сказал всё, как есть. Но он не хотел обидеть Настю, не хотел ссор, не хотел невольно причинить ей боль. А этот разговор неминуемо шёл к тому, что он ранит свою рыжую девочку, а потом пожалеет, что не сдержался.

Не её вина, что он оказался на краю. Она его жалеет. Спасибо и на том! Значит, лишь жалости он и достоин.

Провалиться в Бездну, но ведь хочется-то не жалости, а любви! Но любовь тебе не светит, Ворон, и это не её вина, не её…

В ворота замка въехал всадник, на мгновение отвлекая атамана от этого странного разговора. Пожалуй, пора заканчивать беседу, пока он не сломался окончательно.

– Мороки всё это, Рыжая, – не сдержал вздоха Эливерт, – бред горячечный, наваждение! И замок этот уютный, и матушка Даларда, и всё остальное. Померещилось! Нет у меня ни дома, ни матери, ни друзей, ни любви. И не будет никогда…

Дэини остыла сразу, с тревогой заглянула в глаза, сжала тонкими пальчиками его ладонь: