Мы входим в гостиную, где в детстве любили играть у камина. Особенно в карты. Я мухлевал, Элла проигрывала, мы ссорились, она ревела, я получал от деда. В такие моменты как-то забывалось, что мы члены банкирской семьи, обязанные держать лицо. Мы были обычными.

Сев на диван, Элла кладет букет возле себя и вздыхает:

— Я одна. В плане мужчин. Не встретила того, кто затмил бы его.

— Еще встретишь. — Сжимаю ее руку. — Ты крутая, классная, эффектная.

— Кошка или мышка? — смеется она, припоминая мои категории. — Иногда мне кажется, что я, как Майя, выскочу замуж от безысходности и превращусь в домработницу.

— Это она уволила Ольгу?

— Ольгу выставили отсюда раньше, но думаю, если бы она задержалась, то ненадолго. Твоя бабуля — сплошное наказание. Отец развязал ей руки, и в этом доме теперь все так, как хочет она.

— И твоя кофточка в нежный цветочек? — посмеиваюсь, указав на дико пеструю блузку.

— Ох! — тяжко вздыхает Элла, бывшая модница, тщательно выбирающая себе гардероб. — У меня такой период в жизни, что порой голову помыть не успеваешь…

— Я вижу. — Киваю на ее небрежный пучок и, взяв цветы, ставлю их в вазу на столе. — Совсем запустила себя. Но теперь вернулся я, и в этой семье все наладится.

— Я запасусь попкорном и каской, — подшучивает Элла.

Поднимаю взгляд и бросаю его в окно. Вид на сад завораживает, ведь по нему прогуливается моя новоиспеченная бабушка Майя. Пофиг, что возбужденно болтает с кем-то по телефону. Подозреваю, со своим богатым мужем, жалуясь ему на выходку блудного внука. Главное, что она ярче и краше любого цветочного куста. Вот только дурман как рукой снимает, когда к ней подходит наша няня Раиса Леонидовна с черноволосым карапузом на руках. Пацану, судя по синему костюмчику, месяцев восемь. Я хорошо запомнил параметры мелкотни, повозившись с Марьянкой и Матвеем. Малышу точно нет года. А браку нашего Валентина Борисовича с его пчелкой, как минимум, полтора. Плюс — ее неотразимая ангельская улыбочка, подаренная ребенку, оказавшемуся в ее объятиях. Ее самозабвенный поцелуй в его пухлую щечку. И его ручки, с любовью обвившие ее шею.

— Чикануться можно…

— Рус? — напоминает о себе Элла.           

— Мой дед что, еще и киндера ей заделал?!

Мягко говоря, я считал, что наш Валентин Борисович уже сложил оружие, стреляет только по праздникам и далеко не метко. Допустим, я ошибся. Это даже к лучшему. Не откажусь от гена жеребца. А женушка-то его каким местом думала, ложась под него? Неужели недостаточно того, что он ее просто песком посыпал? Обязательно рожать? Ради чего? Он и без дополнительного наследника с ней не разведется. Потому что элементарно моложе уже не найдет!

— Пупс, у тебя есть что-нибудь от психологической травмы?

— Двоюродный братик сойдет? — улыбается она, бесшумно подобравшись ко мне поближе и тоже выглянув в окно. — Сынуля мой.

— Твой?

Меня накрывает каким-то беспричинным чувством фантастического облегчения. Почему мне вообще есть дело до личной жизни деда? Да пусть он хоть половую демократию пропагандирует, лишь бы ко мне не лез. Но нет, Руслану Ярославцеву надо обязательно по лезвию пройтись.

— Ты решил, что Самир — ее сын? — усмехается Элла. — Дурак! У них с папой фиктивный брак. Со всеми вытекающими — разные комнаты, никакой близости. Она обращается к нему по имени-отчеству, он воспринимает ее едва ли ни как мебель. Вспоминает, что жена есть, когда нуждается в ее сопровождении. В остальном, она — тупо замена Ольги.

— Разные комнаты, говоришь? — Я готов потереть ладони в предвкушении своего отпуска. Планировал тут с Ольгой расслабиться, а судьба преподнесла более изысканный подарок. — Черт, прикинь, забыл в отеле номер забронировать. У бати в квартире тесно. А уже поздно. Так что придется мне у вас переночевать.