— Окей. Поглядим, что там за Майя Салимовна.

— Вы поосторожнее, Руслан Богданович. Валентин Борисович за один косой взгляд в ее сторону уже пятерых уволил.

Неужели на молодой женился, раз бошки его людям кружит? К счастью, я не идиот, хоть и с притупленным инстинктом самосохранения.

Войдя в дом, в котором я вырос, уверенно шагаю в знакомом мне направлении — к лестнице. Элла наверняка в своей студии на третьем этаже. Ни разу не видел ее в библиотеке, а заниматься в спортзале в жаркий летний полдень — самоубийство.

Но до лестницы не дохожу. Улавливаю обостренным обонянием тонкий аромат запекающейся в духовке птицы и сглатываю слюну. Ольга и раньше отлично готовила, а сейчас от запаха мне хочется сожрать букет цветов в своей руке. Хоть что-нибудь, лишь бы утолить разыгравшийся аппетит.

Прости, Элла, обнимемся позже. Сначала жратва.

Сворачиваю в сторону кухни, и чем ближе подхожу, тем сильнее кружится голова. Я люблю Нью-Йорк, но от тамошней пластиковой еды уже тошнит. Совсем не то, чем меня тут баловала Оля… Оленька… Надеюсь, ты не пришибешь меня за ту выходку и не плюнешь мне в тарелку…

Войдя в кухню под унылую турецкую песню из телека, кладу цветы на стол и, обойдя его, вижу наипрекраснейшую картину: чумовую пятую точку, выставленную прямо передо мной. Но не в униформе, а в радующем глаз кокетливом платье лимонного цвета. Оно и так длиной выше колен, а при наклоне даже гладкие бедра красивых ножек мне демонстрирует. И это совсем не Олины ножки!

Новая горничная закрывает жарочный шкаф, а моя рука на тупом мужском рефлексе опускается на ее упругую ягодицу. Черт, она нереально хороша!

— Умереть не встать, какое блюдо… — произношу охрипшим от возбуждения голосом. Надо было чаще расслабляться с куклами и меньше работать, чтобы сейчас в ушах не звенело.

Резко выпрямившись, эта темноволосая паникерша разворачивается и, чуть ли не дыша мне в пупок, залепляет мне обжигающую пощечину. Как только у нее роста хватило достать?! Мелкая засранка с отличным хуком… Меня в боях на ринге так врасплох не заставали, как эта зверюга дикошарая. Даже сама пугается и пятится, обеими руками рот закрыв.

Впиваюсь в нее взглядом, медленно скольжу им от ножек к тонкой талии и аккуратной груди, мажу по плечам и ключице, шевеля челюстью и скалясь:

— Зашибенно познакомились. — Наконец смотрю в ее лицо и узнаю эти незабываемые глаза в обрамлении густых черных ресниц. Они мне не раз одинокими ночами снились. Отражение в них не только елочных шаров, но и безграничного возмущения. Да, это несомненно она — та незнакомка из аэропорта. С тем же самым обручальным кольцом. Уж очень броский бриллиант в нем. Улыбнувшись еще шире от одной только мысли, что судьба все же свела меня с ней, я представляюсь: — Ярославцев… Руслан…

Не глазища. Омут. Манящий и глубокий. И я, как долбонавт умственно отсталый, слюной истекаю. Плевать, что щека горит. Даже разозлиться на этот цветок не могу. Слишком хороша. Кровь с молоком.

На бессознательном примитивном влечении делаю шаг вперед. Она попой упирается в шкаф и выставляет ладони перед собой. Маленькие, хрупкие, изящные пальцы касаются моей рубашки. Не груди, всего лишь рубашки. Но уже этого для нее слишком много. Вздрогнув, куколка плотно сжимает губки и рукой шарит по шкафу.

Не отводя взгляда от ее больших глаз, отодвигаю скалку и упираюсь ладонями в столешницу. Больше не дышит, не моргает, не двигается. Едва ли не сидит на шкафу, подгоняемая желанием сбежать. Но некуда. Всюду я. Ловлю ее трепет, вкушаю, смакую.