Она часто-часто заморгала, силясь управиться со слезами.

- Не ходите вниз, боярин… ваша матушка, когда моя захворала, дала денюжку на лекаря, и еще после пожаловала… и сестрице моей приданое справила… три отреза… она добрая была… и добром за добро… мне жизни не будет, всех он извел, так хоть вы… уходите. Скажите, что дело какое есть… вы же ж магик, а не просто так…

Ильюшка кивнул.

Магик.

И в Акадэмию все ж поступит, хотя батюшка о том слышать не желает, только и твердит, что дар слабый, что нечего время за книгами терять, что…

…потом.

Сейчас надобно разобраться, что в доме происходит.

Куры. Козлы.

Матушка больная.

Вот с матушки он и начнет.

- Все будет хорошо, - пообещал Илья и в лоб Малушку поцеловал. А после уж подумал, что так только покойников. И повторил, отгоняя недоброе. – Все будет хорошо…

…память-лед трещит, расползается, и в трещины сочатся запахи. Сытный дух печева, пирогов, которые расчиняли спозаранку, а пекли ближе к полудню, что с дичиною, что с рыбой, с грибами тоже. Или с творогом, вишней.

Большими и маленькими.

Темными. Или только малость самую подрумяненными. Украшали косицами плетеными, бисеринами из сахару да клюквою вяленой.  Порой целые узоры вывязывали.

…щука на огромном блюде развалилась, раззявила зубастую пасть, в которую вставили яблоко моченое. Щучьи бока сметаной мазаны, а под брюхом греча рассыпана.

Отец почти ничего не ест. Ковыряет в тарелке Любляна, которая ныне бледна и сторониться окна открытого, в конце концов не выдерживает.

- Закройте уже! Сквозит… так и заболеть недолго, - ее личико недовольно кривится, а меж бровок складка появляется. – Нормально закройте, ставнями!

Младшая сестрица ест, не глядя по сторонам, хватает кусок за куском и глотает, почти не пережевывая. И это на нее не похоже. Уж она-то была разборчива в еде, порой и чрезмерно. А от рыбы всегда носик свой прехорошенький воротила, мол, тиной ей пахнет…

Ест.

И глотает.

- Набегалась за день, - его взгляд она заметила и улыбнулась так, кривоватенько. – Вся в хлопотах…

- Какие у тебя хлопоты? – кривится Любляна.

Они друг дружку не то, чтоб вовсе не любили. Любили. Сестры как-никак, а вот… была ревность… и капля зависти. Были ленты краденые и слезы литые, когда мнилось, что кого-то обижают. Но все это было тихо, по-родственному.

А сейчас неспокойно за столом.

И мыши шубуршаться.

- А куда наша кошка подевалась? – поинтересовался Илья, подцепляя на серебряную вилку грибочек.

И заметил, что приборы-то у батюшки простые, из железа деланые, пусть и украшены хитро, а… куда серебро подевалось? Он свою вилку берег. При себе носил. Сказывал, что дарена она ему отцом была, на счастье… потерял?

Тогда б весь терем до досочки перебрали бы…

- Кошка? – отец хмурится. – Понятия не имею.

- Сбежала, наверное, - дернула плечом Маленка. И Любляна добавила.

- Стара уж была. Время ей пришло подыхать, вот и ушла из дому… с кошками оно всегда так.

- А с курами что?

- С курами? – светлые бровки вверх взметнулись. И на лице такое недоумение искреннее, что невольно стыд берет за глупые вопросы свои. – А что с курами? Нестись перестали?

- Все черные куда-то делись.

- Да? – и ротик приоткрылся.

Хороша Любляна. В матушку пошла, хрупкою воздушной красотой. И не даром женихов она с малых лет перебирает…

- Что с матушкой? – он отложил вилку, понимая, что не полезет кусок в рот.

- Так болеет, - равнодушно ответила Маленка. – Давно болеет…

- Чем?

- Я откуда знаю? Болезнью.

Отец смотрит пристально и губу жует. И глаза… чужие глаза. Незнакомые.

- Я навестить ее хотел бы…