– Надо бы это проявить, – наконец сказал Сергей, похлопав камеру. – И смонтировать. Будет что показать ценителям искусства.

– Искусства, – повторила Маша, лежавшая между двумя комбайнёрами. – Мы ведь снимали высокое искусство, правда?

Все рассмеялись. Конечно, искусство. Самое высокое и древнее из искусств – искусство любви и человеческой близости, запечатлённое на плёнку в старом колхозном сарае под аккомпанемент песен из восьмидесятых и дробных звуков летнего дождя.

Пар висел в воздухе бани густыми клубами, превращая фигуры в призрачные силуэты, скользящие в молочной дымке. Берёзовые веники источали терпкий аромат, смешанный с запахом разогретого дерева и влажных простыней. Михаил лежал на верхней полке, чувствуя, как жар растворяет напряжение последних дней.

Когда Ольга поднялась по ступенькам с грацией кошки, простыня была обёрнута вокруг её тела небрежным узлом. Капельки пота блестели на её плечах, словно россыпь жемчуга. Она устроилась рядом, подтянув колени к груди.

– Миша, – начала она тем особым тоном, всегда предвещавшим необычную просьбу, – ты ведь современный человек?

Михаил приоткрыл один глаз, наблюдая за ней сквозь пар.

– Смотря что ты подразумеваешь под современностью, – осторожно ответил он.

Ольга рассмеялась, и её смех эхом отразился от деревянных стен.

– Понимаешь… Сергей предложил и мне снять особенную сцену. С двумя комбайнёрами.

Михаил почувствовал, как напряжение вернулось, несмотря на расслабляющий жар:

– И?

Ольга провела пальцем по его руке, оставляя влажный след:

– Я подумала, это было бы интересно. Новые ощущения, понимаешь? Два сильных мужчины, золотая пшеница в волосах… Очень поэтично.

Михаил сел прямее, изучая её лицо сквозь пелену пара:

– Ты спрашиваешь моего разрешения?

– Не разрешения, – поправила она. – Скорее… не будешь ли ты ревновать? Это просто работа. Ну, почти работа. Ладно, это удовольствие, замаскированное под работу.

Её откровенность была обезоруживающей. Михаил обдумал ответ, наблюдая, как капля пота медленно скользит по её ключице:

– А что конкретно планируется?

Ольга наклонилась ближе, её дыхание обожгло его ухо:

– Классическая композиция. Я на четвереньках, один спереди, другой сзади. Машка будет работать веником для атмосферы, а Дашка… она хочет участвовать по-своему.

– Целовать твою грудь? – предположил Михаил.

– Ты проницателен, – улыбнулась Ольга. – Так что? Не превратишься в ревнивого медведя?

Михаил взял берёзовый веник и задумчиво провёл им по воздуху:

– Знаешь, в моём состоянии я научился ценить искренность выше собственничества.

– Это да или нет? – Ольга нетерпеливо покачала ногой.

– Да, – кивнул он. – Но с условием – я буду оператором.

Дверь бани распахнулась, впуская клуб холодного воздуха. Два широкоплечих парня вошли, их загорелые тела контрастировали с белыми полотенцами. За ними проскользнули Машка с охапкой веников и Дашка с хитрой улыбкой.

– Готовы к творческому эксперименту? – весело спросила Машка, взмахнув веником, словно дирижёрской палочкой.

Пространство бани преобразилось. Пар сгустился, создавая интимную атмосферу. Ольга сбросила простыню с естественностью полного принятия своего тела. Комбайнёры переглянулись, их уверенность слегка пошатнулась от её спокойствия.

– Без лишних церемоний, – предложила Ольга, опускаясь на тёплые доски. – Просто плывите по течению.

Первый комбайнёр, мощный и статный, словно вылепленный из земли, шагнул вперёд. Его русые волосы блестели золотом в тёплом свете, глаза горели яркими звёздами. Он был воплощением грубой силы и простой мужской привлекательности. Каждое его уверенное движение было гармоничным, мышцы играли под кожей аккордами неиссякаемой энергии.