Второй комбайнёр подошёл ближе, встав так, чтобы его бёдра оказались на уровне лица Ольги. Она подняла на него взгляд, полный озорства и желания.

– А ты, – промурлыкала она, – будешь моим вторым рычагом управления?

Не дожидаясь ответа, она наклонилась вперёд, её губы приоткрылись, принимая его с мастерством, достойным лучших традиций московского метрополитена – глубоко, основательно и с полной самоотдачей. Её язык двигался по спирали, создавая ощущения, от которых комбайнёр схватился за деревянную балку.

– Ох, мать честная! – выдохнул он. – Это ж как первый день уборочной страды!

Дашка, наблюдавшая за ними с хитрой улыбкой человека, знающего секрет вечного двигателя, решила внести свою лепту в эту симфонию плоти. С кошачьей грацией она перешагнула через лежащего комбайнёра, развернулась и медленно опустилась на его лицо.

– Товарищ механизатор, – пропела она, – покажи-ка, на что способен твой язык, кроме философских рассуждений о марках комбайнов.

Ответ последовал незамедлительно. Комбайнёр, словно вспомнив навыки точной настройки техники, принялся за дело с энтузиазмом первооткрывателя. Его язык двигался методично, как при проверке натяжения приводных ремней – тщательно, внимательно и с полным погружением.

Дашка извивалась, её движения становились хаотичными, будто она пыталась станцевать все части «Лебединого озера» одновременно. Её стоны смешивались со звуками, издаваемыми Ольгой, создавая дуэт, достойный экспериментальной оперы.

Баня превратилась в котёл чувственности, где четыре тела двигались в сложной хореографии, и каждое движение отзывалось эхом в других. Ольга продолжала двойной танец, сохраняя ритм и даря наслаждение обоим мужчинам. Её техника была безупречна: то глубоко погружаясь, заставляя стоящего комбайнёра хвататься за стену, то выпрямляясь и концентрируясь на движениях бёдер.

– Да… да… вот так! – выкрикивала Дашка, и её голос срывался на высоких нотах. – Ещё… не останавливайся!

Машка, забыв о роли банщицы, стояла с открытым ртом, а веник выпал из рук. Даже пар, казалось, замер в воздухе, наблюдая за этой вакханалией.

Первый комбайнёр, несмотря на занятость важной работой, умудрялся издавать звуки одобрения, вибрация которых дарила Дашке дополнительные ощущения. Его руки крепко держали Ольгу за бёдра, помогая ей поддерживать бешеный темп.

Кульминация приближалась неизбежно и величественно, как грозовая туча. Первым не выдержал стоящий комбайнёр. С криком, похожим на боевой клич древних воинов, он содрогнулся всем телом. Ольга приняла его дар с достоинством жрицы древнего культа, не прерывая своих движений на том, кто лежал под ней.

Дашка была следующей. Её тело выгнулось дугой, она схватилась за деревянные перила, и её крик эхом разнёсся по бане. Комбайнёр под ней продолжал работу с упорством стахановца, доводя её до пика снова и снова.

Ольга почувствовала волну наслаждения, поднимавшуюся из глубины всего её существа, похожую на цунами – сначала море отступает, а затем обрушивается с невероятной силой. Она закричала, её тело сотрясалось в экстазе, который, казалось, длился вечность.

Последним сдался первый комбайнёр. Его стон, приглушённый телом Дашки, прозвучал далёким громом. Тело напряглось, а затем расслабилось, будто из него выпустили весь воздух.

Четвёрка замерла в причудливой скульптурной композиции, тяжело дыша. Пар начал оседать, открывая картину полного изнеможения и удовлетворения. Дашка первой пришла в себя, слезая с лица комбайнёра с ленивой грацией сытой кошки.

– Ну что, товарищи, – прохрипела она, – кажется, мы только что изобрели новый метод повышения производительности труда.