Это был сухой, седой, морщинистый старик невысокого роста и аскетически-строгого вида.

То, что он и есть храмовник, можно было понять с одного взгляда, даже если бы Катарина до того уже не назвала его отцом Бевье. Принадлежность к церковному сану выдавали долгополый просторный балахон тёмно-синего, даже скорее чернильного цвета, эмблема «снежинки» размером с блюдце на груди и особое сосредоточенно-одухотворённое выражение лица.

Вошёл в чужой дом, кстати, без стука. Что как-то само собой неприятным осадком отметилось в голове.

В то же время и дед «опознал» меня за столом. При этом в глазах его, клянусь, мелькнуло недоумение.

- Госпожа Марта? Кхм… - на секунду замешкался местный батюшка:

- Хвала господу нашему, вы живы. Волею Строгорна благословляю вас на здравие. И всё же я обязан принять преднебесное покаяние и у вас. Такая трагедия может сильно сказаться на вашем самочувствии, доброму верующему в любой момент нужно быть готовым ко всему. А ведь я, к сожалению, не всегда могу оказаться рядом в последний миг вашей жизни. – скорбно сообщил гражданин в рясе.

Вот тут я, простите за неинтеллигентность выражения, просто обалдела от такой святой простоты высказываний старца и его настойчивых намёков на мою скоропостижную кончину. Или он здесь всех так заранее ежечасно был готов спроваживать на тот свет? Да ещё чтобы обязательно до того все мысли тайные послушать?

Видно же, что никто помирать не собирается: сидим вон душевно вкусным чаем наслаждаемся, доктора поджидаем, чтобы упредить простуду превенивным лечением.

- Отец Бевье, помилосердствуйте, вы ведь, насколько знаю, уже на днях получили мою исповедь. Честное слово, за такой короткий срок я и нагрешить-то толком не успела.

- Мягче, покладистей следует быть, госпожа Марта. Строптивы нынче женщины становятся, оттого и беды наши. А всемогущий Строгорн что велит? Мужчину слушаться, голову склоня, да кротко ему служить.

- А что делать, если нет такого? – поинтересовалась я, стараясь сохранить на лице серьёзность.

Ну честное слово, я уже почти веселилась. Сил не было выслушивать подобное мракобесие невозмутимо.

- Так как же нету, матушка? – в момент сменил суровый дидактизм священник на дидактизм помягче. – А дядя ваш как же? Многоуважаемый барон — он ведь единственный, кто остался рядом и не оставляет великодушной милостью. Отчего же от помощи его отрекаетесь? Неправедно сие, не по закону божьему. А вот бы смирили гордыню, так и всем бы благодать настала.

Так. Понятно. И в этом мире, кажется, официально почиталось, что все беды от баб. А то, например, что мужчина – отец Марты, совершенно бездарно закончив свою развесёлую, отнюдь не праведную жизнь, разорил баронство, это никого здесь не смущало?

Беседовать с храмовником желание и нужда отпали. Вряд ли он мог сообщить ещё что-то полезное. Всё и так стало очевидно настолько, что прозрачнее некуда. Остались к батюшке пара вопросов, но он на них честно ни за что не ответит.

О том, чем на самом деле продиктовано его ярое желание подтолкнуть меня под крыло старшего родственника, например. А ещё хотелось бы уточнить реальные полномочия церковника. Складывалось впечатление, что старик привык чувствовать себя местным властелином душ и вообще всего на свете. Вот это зайти в дом без приглашения и даже без стука, бесконечные исповеди, назойливые нотации с обязательным устрашением.

Нет, быть может, правила эпохи действительно таковы. И всё же… было оно, точно было! Закрадывалось этакое смутное сомнение. Из некоторых моментов невербального поведения Бевье складывалось впечатление, что в моём присутствии он не так уж и уверенно себя чувствует, как хотел показать. Заметна была какая-то суетливость в движениях, настороженность в общении.