Какое там убранство было в доме старосты, в наступившем моменте мне было совершенно всё равно. Единственное, что отметилось само собой – ощущение, будто я снова оказалась в доме знахаря. За ним, к слову, тоже уже кого-то послали. В общем, приблизительно похоже, только сушёные веники под потолком не болтались, и топора в углу вроде не наблюдалось.

Детей раздели и рассовывали под одеяла. Миру унесли в детскую, а мальчишка… На него было больно смотреть. Пацан во всём винил себя и не знал, куда деться. Мать в соседней комнате искала мне сухую одежду, а он… Так же дробно, как и я, выбивая челюстями чечётку, закутанный в цветастое толстое покрывало, он несколько раз прошёлся по комнате мимо. Словно не решаясь подойти, что ли. Пока я сама его не подозвала:

- Колин, не вини себя. Ты очень сильный и мужественный мальчик. Не испугался, не убежал, а сделал всё, что мог. Вообще поражаюсь, как ты умудрился столько времени продержаться под холодной водой? Я вон от одного нырка едва не задохнулась, а ты молодец.

Но ему, кажется, мои утешения пока никак не приживались. Мальчишку переполняло своё непрощённое и невысказанное. Он схватил мою руку, прижал к груди и торопливо, сбивчиво, срываясь на слёзы, горячо зашептал:

- Госпожа, это Строгорн послал вас на помощь! Я не углядел, а вы!.. Если бы не вы, а Мирка… Мирки не стало, я бы сам за ней утоп, клянусь, сам бы вслед на дно ушёл. Я один за всё в ответе. Простите, простите меня!

За его спиной, сжимая в руках какое-то тряпьё, в дверях появилась Катарина. Она слышала слова сына, и лицо женщины исказила судорога сострадания. Я с мольбой посмотрела ей в глаза, та подошла к старшему и обняла.

Перехватив у неё одежду, я поторопилась туда, откуда только что вышла хозяйка, оставляя их наедине и самоуверенно рассчитывая самостоятельно справиться с переодеванием. Ага, не тут-то было. В сухом-то виде с теми шнуровками было не разобраться, а мокрые они вообще не хотели распутываться.

На счастье, Катарина понимала это сразу. Лишь пару минут позволив себе молчаливо утешить ребёнка, она вернулась и сноровисто вытряхнула меня из липнущего к телу платья. Натянуть на себя сухое и тёплое показалось настоящим блаженством. Даже если бы это был обыкновенный холщовый мешок с прорезями для рук и головы, а не простые, но вполне нормальные крестьянские юбка с рубашкой.

Следом на плечи лёг тёплый пледик, поверх которого разложили на просушку мокрые волосы, в руки дали кружку с горячим чаем, и жизнь потихоньку пошла на лад. Колин, пообещав, что никогда больше не оставит сестру, отправился к Мире в кровать – обнимать и жалеть. А мы с хозяйкой разместились у печки в ожидании Борнео.

Но раньше него в дом явился отец Бевье, с которым я, собственно, собиралась встретиться, но не добралась.

А, нет! Самым первым всё-таки прибежал разгорячённый жуткими новостями староста. Довольно крупный, я бы даже сказала, могучий мужик с пунцовым лицом и следами пережитого отцовского страха на нём. Звали этого сурового дядьку, судорожно сжимавшего кулаки размером с мою голову, Боулем.

Завидев меня и Катарину с кружками чая за мирной беседой, он немного обмяк.

- Где дети? – поклонившись мне, староста обратился к жене.

Та уже поднялась из-за стола и шла навстречу мужу. Взяла его руки в свои, посмотрела в глаза и мягко ответила:

- С ними всё хорошо, они в комнате.

Кажется, старостиха – крепкая характером тётка, нежная, мудрая мать и любящая супруга хорошо знала, как укрощать бури эмоций своего взрывного мужчины. Эта пара явно понимала и дорожила друг другом.