И всё же рука схватила мокрую ткань девчачьей одежды, и я, почти оглохнув, ослепнув и потеряв ориентацию, потащила девчонку на себя и вверх. Сопротивление потока возросло, двигаться тут же стало неимоверно тяжело. Не то, что идти к берегу, просто даже удержаться на месте онемевшим от холода и шока телом, запутанном в длинной юбке, удавалось с огромным усилием.

Дав себе секунду закрепиться ногами, я взвалила обмякшую Миру себе на плечо и шагнула к спасительной земле, где уже ждала подмога. Женщины, схватившись за руки, образовали цепь, которая потянулась ко мне. Признаться, я уже не чаяла, когда тёплая ладонь коснётся моей, а идти станет легче и уверенней.

Мальчишка намёрзся так, что еле выкарабкался на берег, но управился практически сам. Меня выудили на твёрдую почву, Миру выхватили чьи-то руки, уложили вниз головой на колено, выжимая из лёгких и желудка девочки жидкость – эти люди, испокон жившие у реки, лучше всех знали, как сейчас поступить, и всё делали правильно.

Моё «цивилизованное» вмешательство могло им только помешать. А потому я просто рухнула рядом в траву и слушала, слушала сквозь пронзительные женские мольбы, обращённые своему богу, когда мелкая пошевелится и закашляет.

Она не подвела. Несколько раз судорожно вдохнула, отдавая земле остатки проглоченной воды, скорчилась на коленях у матери и заплакала. Да и все вместе с ней. Я, по-моему, тоже.

17. 6.2

Кстати, мамой детей оказалась жена деревенского старосты. Тётка крепкая, сбитая телом, и характером, кажется, не из робких да нервных. Ни секунды не поддалась истерике, пока откачивала свою детку. Хоть в глазах её плескались и страх, и отчаяние, она лишь речитативом наговаривала молитву и делала нужное.

И потом, когда ждали телегу, за которой послали самую молодую и быстроногую из женщин, в аффект не скатилась. На шею спасительнице в благодарных слезах не бросалась, ноги не целовала.

А, знаете, посмотрела мне в глаза, потом как-то с достоинством и без стеснения опустилась на колени и произнесла:

- Я теперь, госпожа, ваша должница навеки. До смерти вашего благодеяния не забуду.

И сказала ведь просто, спокойно, а как клятву на крови дала. Честное слово, я так неловко никогда в жизни себя не чувствовала. И как было реагировать – непонятно. Кидаться поднимать взрослую женщину с колен? Уверять, что я не для того за дитём в воду полезла, чтобы заводить себе нравственных рабов?

Одним словом, растерялась. И всё, что нашлась сделать в тот момент – опуститься рядом с ней на землю, улыбнуться одеревеневшими, наверняка синими губами и молвить что-то вроде:

- Мне бы просохнуть.

Тётка, кажется, тоже знатно опешила от такого небарского поведения юной госпожи, и уголки её дрожащих губ поползли в стороны. А скованный твёрдостью данного обещания взгляд по-человечески, даже по-матерински потеплел. И, клянусь, если бы не сословная пропасть между нами, теперь бы мы действительно обнялись как две интуитивно родственные души.

Тут телега с парой мужиков подоспела, и всех промокших и продрогших вместе со старостихой стали в неё грузить. Ей-богу, если бы не помогли чужие крепкие руки, сама бы я, наверное, уже не поднялась. Адреналин в крови сгорел, тело ослабело и ходило ходуном, а зубы приходилось сжимать, чтобы они не клацали неприлично громко. Наступил капитальный нервный откат от прожитого стресса: и физического, и эмоционального.

Остальные бабы как-то притихли и… Ох, как это сказать-то? Кто смотрел на меня с состраданием, кто прятал виноватые глаза, словно боясь им поверить. Но на всех лицах читалось одобрение и удивление человеком, от которого ничего путного никогда не ждали. Потом одна за другой низко поклонились и потянулись к брошенному на берегу ручья недостиранному белью.