Словно я могла его в чём-то обличить, а другие – нет. И крутилась ведь в голове какая-то догадка, казалось, абсолютно простая, а в ум не давалась.

- Отец Бевье, мы поговорим с вами позднее, - я на секунду задумалась, давая мыслям последний шанс устаканиться. Но нет, желаемая ясность не наступила. – Если я сочту это необходимым, - добавила я, твёрдо намекая, что беспокоить меня спонтанными визитами не следует.

- Конечно, госпожа Марта. А сейчас меня ждут другие страждущие: Мира и Колин. – с этими словами церковник коротко поклонился и, взмахнув полами рясы, устремился в детскую.

- Он что, собрался трясти покаяние с невинного дитя? – только спросила я, проводив изумлённым взглядом чернильную спину.

Чувствовалось, что Катарина хоть в Строгорна веровала, но самого священника не жаловала. И потому моя прямота вряд ли могла смутить женщину. Реакция тётки превзошла все ожидания.

- А то как же. Он и с младенцев готов безмолвную исповедь спрашивать. Ишь, какой ревностный, - старостиха в сердцах отчётливо плюнула в сторону закрывшейся двери и с некоторым злорадством сообщила:

- А ничего, не задержится наш пресветлый у детей. Вот увидите. Мой муж сейчас быстро святоше объяснит, что заведомо живых хоронить негоже. Не подпустит к сыну и дочке.

Опа! Точно, за всеми разговорами с новыми лицами я почти успела забыть, что в комнате с ребятишками всё ещё оставался их отец. Кажется, впереди меня ожидало любопытное представление.

19. 8

Поначалу за толстой дверью различалось только невнятное бормотание. Потом послышался сдержанный, однако повышающийся в децибеллах рык старосты. Дальше раздалось отчётливое на совсем уже высокой ноте батюшки:

- Так вот, оно что, значит! Противиться вздумал?!

Следом дверь распахнулась, и даже не знаю, что там изобразил на лице Боуль, но вылетели из детской собеседники уже оба краснолицые.

Впереди, высоко задрав подбородок и всячески пытаясь придать достоинства собственному бегству, торопливо семенил церковник. Вслед за ним, слегка напирая на гостя, размашисто топал хозяин.

- Слаб ты, Боуль, стал, ой слаб. – недовольно-обиженно приговаривал воспитатель в рясе.

- Чего же это, отец Бевье? – тут же поинтересовался староста, почти ласково взглянув на свои кулаки-кувалды.

- Да не силой своей бугаиною. А нутром пошатнулся, верою! – дрожащим от негодования, подвывающим голосом пояснил гость.

- Верою? – догнал и навис над чуть замешкавшимся старцем Боуль. Он может, и не хотел тому совсем уж открыто угрожать, но со стороны смотрелось всё равно устрашающе. – Так не извольте беспокоиться, святой отец, всё в порядке с моей верой. И Строгорн знает это, видит и милостью не оставляет. Судите сами, ведь не позволил сгинуть доченьке, прямо в руки госпоже Марте и отдал.

- А как же то, что Мира вообще в ручье оказалась, да чуть не утопла, а? – не без ехидства огрызнулся Бевье, аж подпрыгнув на самом пороге. – Предупреждение тебе высшее, староста! Беды грядут! А всё оттого, что воли много своей Катарине даёшь!

- Железная логика, - возникло мысленное «умиление». – Или же я чего-то ещё не знаю.

Дальше хозяин едва ли не подтолкнул замшелого демагога на выход, и диалог продолжился уже на улице.

Мы со старостихой, не сговариваясь, юркнули к оставшейся распахнутой двери и высунули в неё носы, чтобы досмотреть действие.

- Ты, святой отец, знаешь чего, мою бабу не трожь, - нисколько не робея перед особым статусом худощавого человека, которого в буквальном смысле гнал перед собой прочь от дома, с затаённым предостережением ответил Боуль. - Катарина моя пятерых мужиков и душой, и умом перевесит.