Стон, прогиб, обнаженное плечо и правда.

Правда…

— Кто ты? — снова шепчу ей на ухо и прикусываю его, массируя шею. — Скажи мне, кто ты на самом деле?

— Я... — поджимает она ягодицы, когда прижимаюсь к ним своим внушительным бугром. — Не знаю. Не понимаю, о чем Вы спрашиваете. Мне очень жаль.

— Мне тоже очень жаль, — говорю и гневно сдергиваю платье с плеч, рву трусы и толкаю Майю на кушетку, такую же мягкую, как все в этой комнате.

Будь тут белые цвета, можно было подумать, что это комната для безумца. И порой именно таким я себя считал.

Особенно сейчас, когда буквально хочу сожрать эту бледную, упругую плоть ягодиц.

Она оттопырила их, держа ноги в чулках прямо, хотя видно, что ей хочется их согнуть.

— Скажи правду!

— Какая правда Вам нужна?

— Ты шлюха? Как много мужчин у тебя было?

Молчание только злило и принесло в руку желание ударить.

Я с шумным выдохом подчинился, опуская плеть прямо на ягодицу.

И снова ни звука, ни стона, словно она терпит. Но мне не нужна мученица, мне нужна саба!

Новый удар и прогиб в спине стал больше, а запах женственности ударил струёй в нос.

Еще удар и член стал ныть от возбуждения.

Новый удар — сильнее, еще один и еще.

— Отвечай, Майя! Сколько! Сколько мужиков тебя трахали! — уже рычу и слышу жалобное:

— Один! Только один!

Поверить в это сложно, почти невозможно, но я киваю сам себе.

— Значит, для тебя это была вторая продажа? — новый удар и наконец стон, от которого у меня темнеет в глазах.

— Первая.

Отбрасываю плеть, разворачиваю к себе лицо, по которому бегут слезы, оставляя дорожки на щеках, и целую дрожащие искусанные губы, потому что знаю, знаю, что она не шлюха.

Пусть она стояла там, пусть готовила свое тело для извращенца, но самое главное, попала именно в мои руки.

Было еще множество вопросов, но в голове шумят волны острой похоти, разбивающиеся о здравый смысл, как о скалу, и я решил оставить их на потом. Сначала покажу своей сабе, как можно получать удовольствие от боли.

Одна рука на шее, другая на животе и тянется вниз, и я кладу Майю на мягкий пол, сажусь между ног и продолжаю давление.

Живот, шея.

— Слушай меня. Есть простое слово. Стоп. Говоришь его тогда, когда понимаешь, что не выдерживаешь, что боль уже невыносима. Поняла?

Она кивает, и я тяну руки ниже и нащупываю нежные влажные складки. Глажу их, внимательно наблюдая за реакцией на напряженном лице Майи.

Но взгляд сам собой тянется вниз, туда, где розовые створки скрывают чувствительный бутончик и сладостный вход в рай, в который я жажду погрузиться, забыться там.

Размазываю остро пахнущую влагу по кругу, давлю на шею, чувствуя, что член сейчас взорвется, но сначала она, она должна познать, что боль и удовольствие настолько близко, что порой совершенно неразличимы.

— Руки за голову, — приказываю и скалюсь, когда Майя беспрекословно подчиняется, приподнимая совершенную сочную грудь выше.

 Игра начинается.

Бью пальцами половые губы и смотрю в глаза. Нахожу рукой сосок и вытягиваю его.

Еще удар и Майя закусывает губку. Еще удар и она прикрывает глаза.

— Смотри на меня, — требую, — ты должна видеть все, что я буду с тобой делать.

Она распахивает глаза как раз в тот момент, когда я бью промежность снова и сильно выкручиваю сосок.

Такой острый, такой разбухший, почти как головка моего члена, уже неприятно упирающаяся в боксеры.

Выпускаю свое желание наружу, только расстегнув ширинку. Остаюсь полностью в одежде и чувствую, как пьянею от контраста. Она обнажена, я одет. Я приказываю, она подчиняется. Я мужчина, она женщина.

Рвано вздохнул, когда легкий ветерок из приоткрытого окна омывает разгоряченную плоть, и тут же возвращаю руку к промежности, которая раскрылась во всей развратной красе, демонстрируя узкий, тугой вход.