Когда-то я хотела именно этого. Жесткого секса. Увлекалась тематикой БДСМ. Даже писала рассказы, придумывая, как можно получить удовольствие от боли. Но разве я знала, что нужен особенный человек. Что кое-как это все не освоить. Я романтизировала насилие, не понимая, насколько грязным это все может быть.

Мои дневники нашли.

Таня знатно полоскала меня среди подружек и показывала их Леше, которого, как она считает, я у нее увела.

Просто рассказы. Да, где-то чересчур откровенные, но мне было хорошо, когда я их писала. На месте мужчины в маске я представляла не Лешу, не знаю почему. Может быть в нем не чувствовалось стержня, но он, конечно, потом продемонстрировал его мне. Он неправильно все понял. Его мозг принял только часть информации, и он полез в интернет, где мужчины не церемонятся с женщинами, пихая им все, что под руку попадется, зажимая соски, выкручивая груди.

Леша просто растоптал мою душу своими играми, которые, как он утверждал, мне нравились.

Когда потекла кровь, а я потеряла сознание от очередной вспышки боли, он и сам испугался, убежал, оставив меня в грязном сарае.

Я уже не помню, как поднялась, как дошла до больницы, как ревела белугой, когда меня зашивали.

Девственница. Да, официально я осталась девственницей, плева была на месте, вот только ничего невинного во мне не осталось.

Давид думает, что делает больно. Глупый.

Но он просто не знает ее истинного значения. Боль – это агония, когда горит все тело. Его же шлепки приносят лишь приятное покалывание и тошноту возбуждения, и я сжимаю зубы, чтобы просто не простонать «еще». Хочу еще!

Чтобы не начать умолять, делать это снова и снова. Потому что стыдно, потому что я не хочу, чтобы он знал, какая я на самом деле.

Он проводит по киске пальцами, собирает влагу, понимает, насколько я возбуждена, и я отвечаю на его проклятый вопрос.

Здесь нет смысла врать, а если я отвечу правду, он прекратит сладостную пытку и даже возможно поцелует меня.

А он и целует, держит пальцами за шею, давит на живот и посасывает язык.

Так приятно, так болезненно необходимо. Но вот я уже на полу, а он между моих ног. Он одет, я обнажена. От контраста я просто дурею. Он кажется властителем мира в своем костюме и ослепительно белой рубашке, и я перед ним как народ, склоняюсь перед его силой, хочу испить из источника, впитать в себя хоть толику его сущности.

Он оттягивает соски, а я выгибаюсь, хочу прикрыть глаза, но слышу жесткое:

— Смотри на меня, смотри, что я делаю с тобой.

И он делал, он просто склонился и стал лизать мне между ног, которые сами раскрылись шире, почти в шпагат, на который я так любила садиться в юности.

Еще я любила танцевать на пилоне, я даже участвовала в конкурсе. И я елозила по шесту точно так же, как сейчас на моем клиторе елозит шершавый язык, доводя меня до сладостного умопомрачения.

И тело словно под прессом, все сдавливает, и я уже кричу в голос, словно от боли, а на самом деле от ослепляющего наслаждения, которое вторгается в меня вспышкой, точно так же, как вторгается идеальный член Хозяина.

Слитно так, как нож в подтаявшее масло, мгновенно срывая девственность.

И если секунду назад был оргазм, то сейчас тело просто взорвалось удовольствием. Пронося по телу упоительные судороги и крик, срывающий горло.

Так невероятно. Боль, которую я не ждала, только добавила огня. Давид и не может причинить мне боли.

Он такой же идеальный, как и его член, и, если мне суждено провести с ним этот месяц, я сделаю все, чтобы он был доволен, пройду через любую боль ради него.