Вообще же во всей обстановке чувствовалось, что в течение многих лет здесь ничего не обновлялось, а лишь подвергалось починке, которая должна была задержать медленный, но упорный процесс перехода от богатства к нищете. И теперь в этой обстановке мне предстояло жить и трудиться...
Наверное, по моему лицу Асми увидела, какие чувства я испытала при виде того, что осталось от былого богатства рода де Бейль. Она заговорила со мной мягко, негромко, явно не желая, чтобы её слышали другие слуги:
- Не взваливайте на свои хрупкие плечи тяжкую ношу чужой вины, мадам. Вы не причастны к разорению Бейля – неудачи и горести преследуют вашу семью уже давно. Сир Гилдас боролся с ними сколько мог, но эта борьба забрала у него последние силы и в конце концов унесла его в могилу. А сир Альвин, между нами говоря, никудышний хозяйственник. Ему бы всё мечом размахивать во дворе да из арбалета по курам стрелять... Он меня ни до чего не допускает, ни до чего! Сделал ключницей – и ладно. Я как-то заикнулась о том, чтобы он хозяйственные дела имения передал мне, так он меня тут же из замка с криками и бранью выгнал. И это на ночь-то глядя! Хорошо хоть, Изидор, стражник, пустил меня в свою каморку до утра пересидеть. Сир Альвин на следующий день забыл про нашу ссору, однако я после того случая всё на самотёк пустила. Сир Альвин упрям, уж простите, как осёл, но гонору ему не занимать. Со всеми переругался: с монахами – из-за участка с виноградником; с соседом, сиром Рогиром, – из-за речки, что на меже их земельных угодий. Я едва справляюсь с ним: он, хотя хозяйство не ведёт, непоседлив как дитя малое. За ним глаз да глаз нужен, ещё упадёт и разобьёт себе лоб, как недавно...
Асми вздохнула и умолкла.
Пока я обдумывала ситуацию, в которой оказалась, и прикидывала, с чего начать, чтобы её исправить, в зале появился сир Альвин. За ним шли слуги, нёсшие деревянные носилки, на которых лежал сир Рэндольф с бочонком вина в руках. В самом деле, мы с Герардом так торопились на встречу с хозяином Бейля, что оставили бочонок в повозке.
Довольно потирая костлявые руки, сир Альвин направился к кухне и крикнул в приоткрытую дверь:
- Ужин на четыре персоны! У меня сегодня гости!
Я отметила про себя, что за несколько минут он изменился почти до неузнаваемости: в его глазах под седыми ершистыми бровями не было и следа недавней безумной лихорадки; морщины на лбу исчезли; на впалых щеках выступили круглые красные пятна; рот радостно улыбался. Что же могло поспособствовать такому удивительному преображению? Может быть, сира Альвина взволновал приезд гостей, которые редко заглядывали в Бейль? Или же на перемену в его состоянии так повлияло возвращение его единственной дочери – пусть легкомысленной, не оправдавшей его надежд, но по-прежнему любимой и бесконечно дорогой его сердцу?..
Ужин был скромным (что меня ничуть не удивило), но мы – все трое: Герард, Рэндольф и я – набросились на него с жадностью оголодавших волков. Мне казалось, что я в жизни не ела ничего вкуснее этой густой чечевичной похлёбки, сдобренной кусочками куриного филе, и толстого ломтя душистого, ещё тёплого хлеба с коричневой хрустящей корочкой, густо намазанного сливочным маслом.
Когда же сир Альвин предложил мне кубок ярко-рубинового вина из бочонка, купленного на ярмарке в Дорезе, я категорически отказалась, объяснив свой отказ тем, что предпочла бы местное вино. То есть вино, которое выделывалось в поместье Бейль.
Моя невинная просьба вызвала у сира Альвина неожиданно бурную реакцию. Хозяин Бейля, точно под ним разорвалась бомба, вскочил со своего места и в два прыжка очутился рядом со мной.