– Готово! – возвестил Шурка, помогая Владе спрыгнуть на снег.

Они чуть отошли, чтобы посмотреть. Зеленые листья свисали с мертвых веток. Ветер трепал их, но Витя закрепил кончики на тонких сучках. И теперь обрубленное дерево утыкалось в небо культями, обвязанными бумажной листвой. Траурной и лаконичной. Тая достала телефон, остановила таймер, хотела включить камеру, чтобы сделать снимок для Груни, но объектив накрыл ладонью Лева, возникший, по своему обычаю, бесшумно и неожиданно.

– Давай без доказательств сопричастности, – попросил он. – И вообще садитесь в машину уже.

А сам разровнял снег под деревом, ловко орудуя лопатой.

– Может, у тебя еще термос с горячим чаем есть? – поинтересовалась Владка.

Лева не ответил, только махнул рукой.

В машине всех мгновенно разморило от тепла. Шурка что-то бурчал, протирая бритую голову стянутой шапкой, но Тая не вслушивалась. Прислонилась виском к прохладному стеклу, закрыла глаза. Лева вернулся минут через пять, но она, кажется, успела задремать.

– Как разъезжаться будем? – спросила Влада.

– Высажу там же, где посадил, – ответил Лева.

– Таксист вы так себе, конечно, – пробурчала Тая.

Лева закатил глаза. На секунду все стало как раньше. Поздняя ночь, усталое тело гудит, хочется съесть что-то вредное и завалиться спать, а Лева отказывается заезжать в «Макдоналдс», потому что задача была привезти Таю домой как можно скорее – папа не ляжет, пока они не вернутся. Сейчас машина тронется. Тая подключится к системе и выберет что-нибудь смешное вроде Владислава Стрыкало. Лева закатит глаза, но на втором треке уже начнет подпевать. А в «Макдоналдсе» они возьмут три чизбургера – Тае, Леве и папе.

– Яхта, парус, в этом мире только мы одни, – беззвучно пропела Тая, всматриваясь в замерзший город за окном. – Ялта, август, и мы с тобой влюблены. – Все, только бы не зарыдать в голос, пока Лева везет их по знакомому маршруту.

От департамента, где папа больше не работал, к дому, где он больше не жил.

Витя выскочил из машины, не доезжая до финальной точки. Закинул на спину длинный конец шарфа и мгновенно скрылся в ночном холоде. Пешком ему было пройти четыре квартала, а там уже сесть на ночной автобус. Они все еще ходили, хотя активнее расползались слухи, что скоро весь общественный транспорт будет заканчивать работу после девяти вечера. Тая пыталась отыскать подтверждение, но ЗИМ подобные ограничения отрицали.

– Значит, точно сделают, – ворчал Шурик.

Так оно и бывало: чем активнее источники, приближенные к Партии холода, отрицали слухи, тем вероятнее было, что слухи эти совсем скоро станут реальностью.

Но пока Витя мог добраться до дома своим ходом. Там его ждала бабушкина пряжа и бабушкин же набор мебели. Квартира тоже была бабушкина, с соответствующим ремонтом и запахом, вот только самой бабушки в ней уже не было. Об этом Витя разговаривать не любил. Только вязать принялся как сумасшедший. Сначала Тая подумала, что его способ горевать – тупой и странный. Теперь она даже завидовала. Ничего созидательного, чтобы выразить свою боль, ей на ум не приходило.

Влада и Шура доехали до парковки у дома. Высотка уходила в небо, пронзала его шпилем, подсвечивала драматично-красным. Тая задрала голову, выглядывая окна их квартиры – темные, значит, Груня еще не вернулась с ночных бдений, как она сама называла вечерние заседания комитета по сохранению снежного покрова. Должность досталась ей по наследству. Скорее почетная, чем активная. Даже без права голоса. Но Груня не собиралась от нее отказываться.