Впрочем, бархатистое масло с зеленкой тоже не справилось.

– Ле-е-ева, – протянула Тая, неся руки перед собой, как поломанную игрушку. – Ни фига не оттирается.

– Об этом можно было подумать раньше, – ответил Лева, отрываясь от ноутбука. – Перчатки надеть, например.

– Не нуди, – почти с восторгом перебила его Тая.

Уж очень их пикировка напоминала старые перебранки. Уж очень хотелось хоть часик поиграть в старую жизнь. Лева отложил ноутбук, встал и пошел в общую ванную. Тая за ним, продолжая нести перепачканные ладони перед собой.

– Да я уже и мылом попробовала, и маслом, и мицелляркой – ничего, – перечисляла она.

Лева остановился перед шкафчиком с аптечкой, распахнул дверцы и замер, изучая полки. Тая тоже пробежалась глазами: обезболы разной степени рецептурности, что-то от давления, что-то от изжоги, пара перцовых мазей, как-то они с папой зарубились, а нарушает ли разогревающая мазь его зимнюю идеологию, и дошли до настоящего скандала. Лева захлопнул дверцы раньше, чем Тая успела обжечься о воспоминание.

– Стой тут, – сказал он.

А сам вышел из ванной и двинулся по коридору. И Тая как-то сразу поняла, что в папин кабинет. Она схватилась за столешницу у раковины. Посмотрела на себя в отражении: глаза бешеные, волосы растрепались, на щеке смазанный зеленый отпечаток. Тая слышала, как лязгает замок двери, как Лева переступает скрипучий порог. Ей даже показалось, что до ванной дотянулся особенный запах кабинета. Немного табачного парфюма, немного самого табака, коньяк, пыльные книги, старое дерево. Папа. Тая размахнулась и ударила себя в грудь, чтобы комок, образовавшийся в горле, провалился в пищевод. Боль помогла собраться. Когда Лева вернулся в ванную, прижимая к животу бутылку водки, Тая уже могла дышать. И даже мокрые ресницы промокнула полотенцем.

– Намочи прям хорошенько и три, – Лева протянул ей то же самое полотенце и бутылку.

И тут же вышел. Лицо у него было бледное, в подозрительную зеленцу. Кажется, папин кабинет стал запретной территорией не только для Таи. Она плеснула водку на уголок полотенца, подумала и глотнула, перед тем как завинтить крышку, чтобы горячим прожечь остатки плотного кома, возникшего в горле.

Зеленка нехотя начала смываться. Тая вернулась к себе и принялась тереть кожу на пальцах и ладонях. Запах спирта мешался с запахом диффузора, стоящего на книжном шкафу, и получался какой-то мудреный коктейль, из тех, что она иногда любила заказывать в барах, – сладкий, но кислый, горький, но со сладкой ноткой, и чтобы что-то ягодное еще, пожалуйста. Кресло под Таей стало податливым и обнимательным. Кажется, еще пара глотков водки ловко залилась в горло между оттиранием левой ладони и правой.

Тая лениво думала, что полотенце придется выбросить – зеленые пятна не отстирать с белой махровой ткани. А может, Лева предложит его сжечь. По заветам папы он придерживался мнения, что только шредер и огонь могут считаться безопасным способом сокрытия лишних подробностей. Для этого в гараже были заведены специальная бочка, розжиг и огнетушитель. И камеры наблюдения там развернули так, чтобы не фиксировать происходящее в огненном углу.

Тая представила, как они с Левой надевают все черное и двумя тенями скользят по пожарной лестнице вниз к гаражу. Лева открывает его двойным кликом электронного ключа, они просачиваются внутрь, не зажигают свет, только фонарики телефонов. Бросают в дымное нутро бочки полотенце и все ватные диски, что Тая сегодня успела использовать. Лева заливает их розжигом и щелкает горелкой. Огонь вспыхивает и жадно горит, а Тая наблюдает, как его всполохи делают лицо Левы демоническим.