– Ни в малейшей мере. Какая спесь! Говорит со мной, как с соплюшкой.

– Со мной он говорит, как с кретином. Расскажи-ка лучше про Кардинела. Когда вы познакомились?

– Помнишь, восемь лет назад Тони пригласил приятеля?

– Как я могу помнить этих жаб?

– Майк не жаба. Он очень красивый. Как-то мы сидели в кафе со Стэнвудом, а он зашел. Они подружились в Америке.

– Что, он тоже американец?

– Да, из Калифорнии. А учился здесь. Так вот, он подошел и спросил, не забыла ли я его.

– Ты не забыла?

– Конечно. Он к нам подсел, потом Стэнвуд ушел писать своей девице, и Майк прямо над кофе сделал мне предложение.

– Однако!

– Я тоже удивилась. Но он сказал, что любит меня с тех пор. Тогда не смел признаться.

– Что-то я в нем робости не заметил.

– Он ее преодолел.

– А кто он, собственно?

– Греческий бог, Шорти.

– Нет, что он делает?

– Работает в голливудской фирме, вроде актерского бюро. Уломают звезду, им – десять процентов гонорара.

Лорд Шортлендс оживился. Он читал о том, сколько получают звезды.

– Господи! Да он богач.

– Ну, он – младший партнер, но в общем – не жалуется.

– Я бы в него вцепился!

– А я не вцепилась.

– Он тебе не нравится?

– Нравится. Но замуж я за него не выйду.

– Почему?

– Есть причина.

– Какая?

– Ах, просто причина! Бог с ней. Поговорим лучше о тебе и о двух сотнях.

– Прямо не знаю, где мне их раздобыть.

– Может, попросить у Дезборо?

– Да я пытался. Он от меня убегает, как кролик.

– Сейчас он сюда придет поглядеть на эту марку. И не убежит, у него приступ.

– Да, верно.

– Хватай его и держи. Не подлизывайся, действуй шоком. А, Дезборо! Привет.

Зять лорда Шортлендса, щуплый человечек в пенсне, на пятом десятке, был вылитым вице-президентом любой компании. Шел он медленно, опираясь на трость, но взгляд его был зорок и бодр. Когда речь заходила о марках, он походил на вице-президента, подметившего непорядок в отчете.

– Скажи, Терри, – начал он, – где этот… А!

Завидев альбом, он отрешился от всего сущего. Граф и Терри переглянулись. «Ну!» – говорила она. «Сейчас, минуточку…» – отвечал он. Передав такой сигнал, лорд подошел к зятю и нежно тронул его плечо.

– Интересные марочки? – как можно сердечней спросил он. – Дезборо, старина, вы не дадите мне две сотни?

– Две сотни?

– Я был бы очень признателен.

– Почему не спросить Аделу?

– Я спрашивал. Она не дает. Дезборо ощутил, что он загнан в угол.

– Я бы отдал вам последнюю рубашку…

Лорд Шортлендс заверил, что рубашка ему не нужна, в отличие от двухсот фунтов.

– Понимаете, – объяснил зять, – у нас с Аделой общий счет.

То был конец, можно сказать – судьба. Граф побрел к окну, а там бросил на ров взгляд, по сравнению с которым прежние казались просто кроткими.

– Эти общие счета… – пылко начал он, но продолжать ему не дали. Дверь снова открылась, и вошла старшая дочь.

Леди Адела Топпинг, лет на пятнадцать моложе своего мужа, была высока и красива. Екатерину II, русскую императрицу, она напоминала не только внешностью, но и той непреклонностью, благодаря которой властные женщины не терпят всякой ерунды. Судя по ее виду, с ерундой она только что столкнулась; и результат был настолько ясен, что муж свернулся бы в клубок и закатился под диван, если бы не рассматривал марки.

– Отец, – спросила она, – ты знаешь этого субъекта? И прибавила, сверившись с бумажкой:

– Подписывается «Эллери Кобболд».

Если пикадор потревожит быка, тот оставит матадора. Распаленный мыслями об этом счете, граф дерзко произнес:

– Эллери Кобболд? Из Нью-Йорка? Конечно, знаю. Он мне жить не дает.

– Откуда ты его взял?

– Мы – родственники. Во всяком случае, он так считает.