Он почти не изменился, я жадно выискиваю общие черты Сабирова с Леей.

Дочка очень похожа на него. Еще в роддоме, когда я заглядывала в ее глаза, у меня не пропадало ощущение, что в ней я вижу некогда любимого человека.

И хоть Лея ни разу не видела родного отца, гены пальцем не раздавить. У нее — жесты Арслана, его мимика, даже характер.

Упрямый, строптивый, заводной.

Она копия своего отца. Но он не должен был о ней знать.

— Рассказывай, чей это ребенок? И только попробуй соврать, шкуру с тебя спущу живьем.

Молчу, так долго, пока могу оттянуть момент. Вспышки воспоминаний: как бегу ночью из дома, без вещей, налегке, в слишком легкой, не по погоде одежде. И боюсь больше всего, что меня спохватятся раньше времени.

Я тогда сожгла все результаты УЗИ, тест с двумя полосками — ничего, что могло бы выдать непосвященным мою беременность. Она должна была остаться тайной для всех, потому и обследования я проходила под чужой фамилией.

Арслан встает, стул падает с грохотом, и я вижу, как он приближается ко мне.

— Ударишь? — все, что мне остается, это держать лицо, — обещал не трогать.

— Ты слишком много говоришь не по делу, — он буквально рычит, — это мой ребенок?

Долгая секунда, в течение которой мы сверлим друг друга глазами. Безотчетное желание примкнуть, прильнуть к нему, коснуться губ. Оно такое сильное, что голова кружится, а может, это от нервов.

— Твой.

Говорю и становится хоть немного легче. Сколько лет я несла в себе эту неподъемную ношу, решив за всех, как будет лучше. И страшно думать, что прогадала.

— Дрянь, — говорит, отшатываясь, как от чумной. На его обычно смуглом лице исчезают все краски, мне больно смотреть. Арслан отходит, делает несколько шагов, как раненный тигр в клетке, а потом подходит к стене и бьет в нее кулаком, раз, второй. Я жмурюсь, сжимаясь на диване, подтягиваю колени ближе. Он обещал, что не тронет меня, обещал…

— Убил бы тебя, — и я верю, что смог бы, в случае чего. Насмотрелась их общества, навидалась.

Еще одна причина, по которой я сбежала.

— Они похитили ее, — нужно говорить, не давая ему зацикливаться на своих чувствах. Я ради Леи должна быть целой и невредимой.

Должна беречь себя. Нам бы выкрутиться, а потом мы уедем отсюда навсегда, из этого города, этого края. То, что я должна была сделать давно, но задержалась, черт возьми. Понаделаясь, что пронесет.

— Сегодня вечером, на площадке. Была женщина, пожилая, она сама подсела к нам, завела разговор. Пыталась отвлечь меня, — я сбиваюсь, — отвлекла. У нее получилось. Я потеряла Лею из вида всего на пол минуты, а потом увидела уже тогда, когда ее запихивали на заднее сидение автомобиля.

Все это я говорю Арслану в спину. Он стоит лицом к окну, руки в карманах, широкие плечи напряжены.

Я ни о чем не спрашиваю его. Ни о том, как он узнал мой адрес, ни про Лею. Когда дочку похитили, у меня была мысль о том, что это сделал сам Арслан.

Конечно, он не выходец с гор, но его восточные корни делают его слишком вспыльчивым и горячим, и я вполне допускала, что он может так отреагировать на то, что у него есть дочь.

И теперь не знаю даже, что хуже: что похитил не Арслан, который бы мог отобрать легко у меня материнские права: с его связями это раз плюнуть. Или что это сделали другие люди, и раз он тут, то скорее всего, чтобы заставить Сабирова их слушаться.

Тру устало лицо, глаза болят после слез, точно в них кто-то плеснул добрую порцию песка.

Я молчу, молчит и он. Секунды тянутся в тишине, двое его людей ждут на кухне, я слышу, как скрипит под одним из незваных гостей табуретка.