Володя отвечает мне, отходя от нее:

— Слушаю.

— Оставь ей эту трубку, и в следующий раз, если вдруг выйдет опять такая фигня, соединяй до того, как она соберется укокошить что-то еще. Ясно?

— Ясно, — бурчит недовольно.

А я думаю о том, что Карине телефон может понадобится вовсем не за тем, чтобы донимать меня звонками. Я все еще не верю этой дряни, и так и не знаю, кто помог ей сбежать. И не поможет ли этот спаситель снова?

Вот и проверим.

Недоверие — кит, на котором держится мой мир.

Так проще, когда ты понимаешь, что предать может каждый. Не стоит обнажать душу, не надо разрешать чужим людям просовывать свои щупальца глубоко в собственное нутро. Тогда, когда будешь отдирать их, болезненных шрамов удасться избежать.

Уж я-то знаю, о чем говорю. Если бы душевные рубцы можно было видеть невооруженным взглядом, я выглядел бы сейчас похуже, чем Фредди Крюгер.

Кажется, мое недоверие сегодня выходит в фазу обострения в бесполезных попытках найти виноватого.

Кто-то должен им быть. Кто-то близко, рядом, еще ближе.

Я подозрительно смотрю на каждого, на Дамира, охрану, водителя. На Карину.

Она мой личный топ один.

Дрянь ты, Карина, к чему была эта сцена? Твою мать, не хочу даже думать об этом, а она напрочь засела в голове.

Подписанные для Головина документы готовы, я отдаю Дамиру для того, чтобы он отвез их нужному человеку. Конверт запечатан, а внутри него, как в яйце, Кощеева смерть.

Я просчитываю, как могут развиваться события, когда это дерьмо всплывет наружу и как минимизировать риски. Но пока любой расклад — пессимистичный, покуда эта сволочь, затеявшая спектакль, на свободе.

Готов ли я пожертвовать собственным именем и репутацией, тем, что зарабатывал годами, в поте лица, без сна и покоя?

Как удивительно легко сказать «да» , когда на другой чаше весов ребенок. Даже если он мой пока еще только в теории, внутри себя я уверен, Лея моя. Конечно, это не отменит того факта, что отцовство я буду устанавливать. Со всеми необходимыми проверками, чтобы точно знать.

Владеющий информацией владеет миром.

Дамир приезжает через полчаса, я чувствую его немое недовольство, но у него ума хватает не высказывать его вслух.

— Ты не отец, тебе не понять, — говорю, усмехаюсь, самую банальную фразу в жизни. Будто я сам — батя в квадрате.

— Я не буду говорить тебе о последствиях, ты и сам все прекрасно знаешь. Ты подставляешь не только себя, но и всех нас, — не удерживается, все-таки. Не молчу и я:

— Если ты забыл, кто здесь вопросы решает, могу напомнить.

Меряемся молча взглядами, Дамир отводит свой первым. Вот и отлично, так и должно быть. Думаю с грустью, что хочу надраться. Вот пусть только закончится все, набраться в стельку, чтобы не помнить себя целые сутки, до мучительного облегчения.

А пока нельзя расслабляться, терять контроль мыслей.

У Дамира звонит телефон, он выходит, оставляя меня одного. Снова тянусь к пачке с сигаретами, она пустая, закончились все, что есть — в столе, в пиджаке. Думаю, не послать ли за ними секретаршу, но потом останавливаю себя.

Никогда не занимался этим раньше, и сейчас не буду. У каждого своя зона ответственности, не стоит забывать, что меня окружают люди. Даже если я им не доверяю ни на секунду до конца.

Выхожу следом за Дамиром, нужно сменить чертов офис на любую другую локацию. Меня тянет спать, сказываются очередные бессонные сутки, но я пока еще держусь. Если прилягу, то все, вырубит моментально, а мне пока нельзя.

Время.

Леи нет слишком долго, слишком.

Дамир влетает мне навстречу, едва не сшибая, я вижу на его лице эмоции — явление столь редкое, что на короткое мгновение становится холодно в желудке. Я боюсь услышать плохие новости.