Я иду на кухню. Он здесь: стоит возле окна, опираясь на локоть, курит, выпуская дымные клубы в приоткрытую створку.

Мне хочется подойти и прильнуть к нему, но прикосновения были позволительны несколько минут назад, сейчас они ни к месту. Я вижу два стакана, стоящих на столешнице, один из них с соком, второй — пустой. Смотрю на них, ощущая ком в горле, слишком сильно эта картина переносит в прошлое.
Подхожу, сжимая в пальцах холодное стекло, делаю глоток, другой, не чувствуя вкуса, пытаясь проглотить дурацкий ком.

— Расскажи о ней, — просит, не оборачиваясь. Я вижу, как тлеет кончик сигареты, втягиваю жадно воздух, приправленный ароматом дыма.

Кажется, что мы тянем одну на двоих.

— Она замечательная, — говорю ему, — лучше всех.

И начинаю говорить, почти захлебываясь в своих эмоциях. О том, как я рожала Лею. Как она плакала первые три месяца почти без остановки, и я могла заснуть прямо на ходу. О том, как Лея училась ползать, как начала ходить, как сказала первое слово — «моги», что значило — «помоги», а потом было «дай», «иди», и только после них, когда я уже отчаялась ждать, она сказала «мама».

Мне хочется, чтобы Арслан знал: у него родилась самая чудесная девочка на свете, и я не уверена, что кто-то из нас двоих заслужил такое чудо.

Но еще важнее вызволить ее любой ценой.

Арслан за это время выкуривает еще одну, закрывает окно, разворачивается ко мне. Смотрит, скрестив руки так, что бугрятся его бицепсы, я перевожу взгляд с его лица ниже, на вздувшиеся вены, обвивающие кисти рук.

Выдыхаюсь ближе к концу своей тирады, допивая залпом остатки сока и кручу в руках стакан.

— Верни мне ее.

Говорю это, нарушая неловкую тишину, в сотый раз, готова сказать и в тысячный.

Я столько сказала — а он молчит. Смотрит, буравя взглядом, готовый прожечь дыру во мне.

Как я устала, господи, эти несколько дней стоят целого года жизни, от напряжения не могут расслабиться мыщцы, болит нога. Я ощущаю себя столетней старухой, у которой не осталось никакой энергии.

Но я все еще сражаюсь, буду сражаться, за свою дочь. Понятия не имею с кем и против кого — главное, не опускать руки.

— Скажи что-нибудь, — прошу Арслана, мне сложно не понимать его мыслей. Что для него значил наш секс? Не только для меня одной эта близость была чем-то большим, чем просто химия двух тел?

— Я делаю все, что могу.

Я сглатываю крик. Потому что уверена: этого мало. Нужно делать больше. Но что именно? Не знаю, не могу объяснить.

— Арслан, — слова так и льются из меня, но договорить я не успеваю.

В его руках жужжит телефон.

Я вижу только лица Арслана, но по нему понимаю: это они.

Они.

Сабиров

— Говори.

От кого звонок — не секрет. Я его жду уже давно.

Все тот же голос. На этот раз я не тону в ярости, мне хватает сил держать себя в руках. Пусть и с трудом.

— Сегодня в офис будет курьер, — произносит он, — подпиши документы, позже я скажу, как их передать.

— Какие еще документы? — знаю, что не ответит, но вопрос все равно задаю.

Поднимаю глаза, напротив стоит Карина. Руками себя обхватывает, такая тонкая, с перепуганным глазами, смотрит на меня и пытается считать по лицу, что происходит. Я не представляю, что может испытывать мать, у которой похитили ребенка. И сколько ей шагов до безумства — тоже. По ощущениям, совсем немного.

Даже меня это гложит, толкает в пучину гнева и страха, а я эту девочку в жизни не видел, только слышал ее отчаянный крик по телефону.

Перевожу взгляд выше, за голову Карины. Слишком отвлекает она меня.

Я не позволяю себе думать о негативном сценарии. Держусь как за спасательный плот за мысль о том, что справлюсь. У меня есть бабки — их много. Много, чтобы добиться желаемого. Есть связи, а это в наше время значит иногда больше, чем деньги.