Лея — твоя плоть и кровь. Она не просто моя дочь, не просто Лея. Она Сабирова Лея Арслановна, даже если в чертовом свидетельстве о рождении написано другое.


Сабиров

Почему с Карины кроет так?
Когда мы жили вместе, я таких чувств не испытывал. Она рядом была, она была моей, и мне всего хватало. А теперь я точно с ума схожу, оказываясь с ней наедине, мне смотреть на нее больно, все внутри жжет.

Карина зыркает на меня своими огромными глазищами, и мне хочется пристрелить ее, чтобы избавиться от наваждения, хочется стряхнуть с себя ее пальцы, но еще сильнее — еще сильнее желание ею обладать.

Я не с ней борюсь, я с собой сражаюсь, и даже отбитые костяшки не помогают трезво думать, когда она ползет ко мне, ползет, изгибаясь словно большая кошка. В движении нет нарочитой сексуальности, она сама по себе такая. Я вижу, как двигаются ее руки, как поднимаются и опускаются лопатки, покачиваются бедра, и как не закрывайся, Карина впечатывается в мои мысли каждым, мать ее, действием.

— Уйди, уйди, пока не стало поздно,ж — хриплю.

Моя уверенность в своих силах терпит испытания.

Как будто мне снова пять, и отец стягивает ремень с брюк. Я знаю, что будет сейчас, но не могу сопротивляться, не могу повлиять на исход. Все, что остается — терпеть, закусив губу, даже когда стальная пряжка вспарывает кожу на спине, оставляя уродские шрамы. Я не плакал тогда, и звука не издавал, губы сжевывал в мясо, пытаясь удержать любой звук, выдающий мою слабость.
А мать закрывала лицо руками, я видел, как мерцают ее глаза, смотревшие на меня сквозь пальцы. Но она так и не сдвинулась, чтобы меня защитить.

Тогда я поклялся — никто больше не сможет себя со мной так вести.
Я не буду слабым, не буду ни от кого зависеть. Я сам себе и воля, и сила. Диктовать мне условия никому не позволено — по крайней мере было так до тех пор, пока мне не позвонили с неизвестного, чтобы сказать о дочери.

Моя ахиллесова пята, Карина, дрянь, которая сейчас заставляет меня вывернуться шкурой наружу.

Верю ли я ей, что Лея моя дочь?

Скорее да, чем нет.
Я не верю ей во всем остальном.

С барабанящим сердцем поднимаюсь на ноги, Карина все еще стоит на четвереньках, задрав голову, и так смотрит на меня, черт…

Как не должна.

Я не железный, в конце концов.

Наклоняюсь к ней, рывком поднимаю вверх, — она не весит ничего почти, легкая. Карина тянется ко мне, запрыгивает на руки, обвивает ногами, как лианами, — захочешь высвободиться из ее пут, не выйдет.

— Ты пожалеешь, — предупредительный в воздух, но она делает вид, что не слышит меня и тянется губами.

Я со стоном отвечаю на ее поцелуй, ощущаю вкус крови и соли. Мы зубами стукаемся, я ожесточенно тараню ее рот своим языком, заставляя Карину стонать.
До кровати шагов десять, я на автомате их прохожу, оставляя вместо следов дорожку из ставших уже ненужными вещей.

— Ну и пусть пожалею, — хрипло выдает она, а у меня башню сносит напрочь.


((( Продолжение горячей сцены в БОНУСЕ!)))

Все, что происходит между нами, навеки закрепится в моей памяти. Но сейчас я вынужден отпустить ее, ощущая холод в том месте, где наши тела касались друг друга.

— Я в душ, — говорю ей и ухожу первым, не оглядываясь.

В душе стою под ледяной водой, отфыркиваясь шумно. Надеюсь, что в башке прояснится, а все равно — все как в тумане. То ли недосып дает о себе знать, то ли выкуренные две пачки, то ли присутствие Карины.

Наливаю на голову шампунь, взмыливаю пену, попадая в глаза. Гадство. Щиплет, я пытаюсь проморгаться, потому что понимаю: я здесь не один.

Карина заходит в ванную, но мне хочется, чтобы она вышла, оставив меня наедине с собственными терзаниями.