— Пусть врач осмотрит и решает, — не сдаюсь, — может, обойдется без этого.

Но Сабирову пофигу на мои возражения, он осторожно поддевает ножницами штанину, холодное лезвие касается кожи, горячей, как кипяток, и я шиплю что-то ругательное.

— Язык точно будет следующим, — замечает Сабиров. Делает несколько движений ножницами и я чувствую облегчение, когда с больного места уходит лишнее давление. А он берет в руки два края штанины и дёргает в разные стороны. Ткань с хрустом разъезжается, оголяя ногу до самого бедра, я не дышу, кажется, целую вечность, потому что его пальцы касаются моей кожи.

И предательских мурашек никак не скрыть, и конечно, он все это замечает.

Гадство.

Сабиров

— Сабиров, не тронь меня, — говорит Карина и выдает себя полностью, с головой.

Потому что я знаю этот охрипший голос, знаю, в какие моменты она начинает так говорить.

И гладкую кожу ног, покрытую мурашками, я вижу отчётливо. На голой коленке шрам, длинный, белая полоса родом из детства.

Я всю эту женщину знаю вдоль и поперек — и одновременно не знаю вовсе.

— А то — что? — дёргаю джинсы выше ещё раз, так, что вспарываю с хрустом ткань до самого бедра, оставляя держаться их на одном поясе.

— Тебе обязательно надо себя так вести, да? — раздраженно интересуется Карина.

Я поднимаюсь молча, бросая ножницы на столешницу рядом с ее ладонью и выхожу из комнаты, чтобы только не быть с ней так близко.

Иначе это напряжение закономерно закончится тем, что и должно, но вряд ли Карине понравится лежать, упираясь лицом в столешницу.

И даже ледяной душ, в котором я стоял до ломоты в конечностях, не помогает избавиться от неподходящих моменту мыслей. Ее присутствие на меня всегда так действовало, со времён первой встречи, когда она пришла устраиваться ко мне личной помощницей.

В строгой одежде, на носу очки, в папке диплом красный, одни пятерки. Такая вся из себя отличница, но стоило ей открыть рот и хриплым голосом назвать меня по имени-отчеству, как мне захотелось только одного.

Впрочем, это я и сделал. Уже после рабочего дня. Естественно, Карину я в помощницы не взял, работа это одно, отношения, даже если разовые — другое.

Но с ней затянулось. Думал, соскочу с петли. Не приеду, легко смогу расстаться, как было сто раз прежде. Только каждый вечер, как осел, перся к ней домой. С работы уезжал, в обед, с утра перед делами, оставался ночевать. Тянуло, как магнитом.
Не было раньше такого никогда, чтобы отношения довлели над делами, ответственностью, но Карина словно приворожила меня.
Две недели я так мотался туда-сюда, пока в один прекрасный день не приехал к ней домой, дав на сборы полчаса, схватил за ручку чемодан с наспех собранными шмотками и не увез ее из съемной квартиры к себе.

Чтобы утром открыть глаза — вот она, лежит рядом. Приехать с работы — Карина ждет меня дома.

Так оно, в принципе и было. Жаль, что недолго и кончилось все совсем не сказочно.

… Выхожу встречать врача. Маленький, пухленький,с типичной внешностью, Аврам Иммануилович, меж тем, человек-рентген. И раз уж Карину я пока не хочу светить перед всем миром, пусть осматривает ее он.

— Добрый день, — кивает сдержанно, — где Карина?

Я вспоминаю, что старичок ее знает, тем лучше.

— Провожу, — киваю, пропуская его вперед. Сначала врач долго и тщательно намывает руки, точно к операции готовится, потом подхватывает свой кожаный ридикюль и идет в гостиную. Карина сидит на диване, от джинс избавилась, нижнюю половину обмотала простыней, только распухшая нога торчит поверх банкетки.

— Здравствуйте, Кариночка, — здоровается врач, я бровь одну приподнимаю, глядя на «Кариночку». Та ему улыбается, вполне душевно, — как же вы так, неосторожно?