— С чего вдруг?

— Меня покусали ведьмовские пауки. Один сделал во мне огромную дырку и отравил ядом.

— Тоже мне оправдание, – возмутилась она.

— Что? Это отличное оправдание!

— А как же я?

— А что с тобой?

— Ты… ты… снова забыл? Шерстяной бездарь!

— Я никогда не был бездарем! Зачем ты обзываешься?

— Потому что мне виднее.

— Вот те раз! С чего бы?

— Потому что я твоя сестра!

— Что? Кто?

— Ты… ты…

И она заплакала. Нет, она пнула меня! Я рыкнул. Какого она так делает? Зачем она меня пинает?

— Вставай! Хватит валяться! Кээээээйл!

— Да уймись! – снова рыкнул я. — Чего ты ко мне пристала? Впервые так хорошо внутри, а ты всё портишь своими плачем и пинками!

Я был готов встать и загрызть её. Что за назойливая девица! И она что? Моя сестра? Уберегите боги и защитники рода от такой сестры – монстр не иначе!

— Ты, бесполезный кусок меха! – вопила она. — Вставай! Уберегите боги от такого брата! Бестолковый, ленивый, бездарный, грубый, дуураааааак! Ну, вставай, пожалуйста, не надо умирать, я тебе не разрешила!

И я не выдержал, открыл глаза и клацнул зубами в пустоту. Полную щемящей боли холодную пустоту. Я встал. Не было никакой девочки. Никого не было. Там, где-то далеко от меня был свет, мягкий и такой манящий. Мне надо туда?

Но я точно знал, что я не хотел. Я хотел лечь, снова закрыть глаза и позволить покою заполнить её. Но я слышал зов, такой манящий, такой невероятно прекрасный и нужный. Ничего нужнее я в жизни не слышал. Он был сравним с песнями, что слышал в детстве – песни, что пела… кто пела? Моран? Моран мне пела? Почему?

И я пошёл… превозмогая себя пошёл туда, где плакали и я слышал песню.

6. Глава 7. Обряд

Я не знаю, сколько времени провела рыдая в шкуру волка. Мне показалось, что вечность. Было так горько, казалось, что я потеряла кого-то такого важного для меня, очень нужного. Но это же всего лишь хищный зверь, из-за которого я здесь оказалась, среди могил и на мою голову посыпалось столько несчастий.

Но он спас меня. Спас. Пожертвовал собой, чтобы я выжила, и это знание давило на меня, уничтожало. Я не хотела его смерти! Прости меня, волк, прости меня, прошу тебя! Не умирай, не умирай!

Однако жизнь покинула его. Я чувствовала ещё тепло тела животного, но грудь не вздымалась от дыхания, а сильное сердце не билось.

— Простииииии, – прорыдала, уже не имея внутри слёз. — Не умираааай!

Я впала в состояние забытья. Мои пальцы до побелевших костяшек сжимали чёрный мех зверя. А сознание истончилось, словно кромка льда во время оттепели. Я плыла, будто во сне, сквозь непроницаемый туман, пока кожей не ощутила чье-то присутствие.

Оторвав голову от тела моего мохнатого друга, я узрела что-то невообразимо чудовищное, напугавшее бы меня до онемения и, может быть, самой смерти, но в это мгновение я была не в себе, и потому глаза видели, голова понимала, а всё остальное где-то… не здесь. Горе от потери волка оказалось сильнее любых других потрясений.

Чёрные обветшалые одежды, сверху плащ с накинутым на голову капюшоном, а внутри кости. Затхлые и тёмные, похожие на старые ветки деревьев без коры, изъеденные жучками. На меня смотрели пустые страшные глазницы.

— Ты смерть? – прошептала я, обращаясь к этому кошмару, не ожидая, конечно ответа, однако…

— Нет, – возвестил у меня в голове голос дряхлый, хриплый, еле слышный, словно его владелец простужен. И тут уже точно нужно бы испугаться. Но нет, я лишь нахмурилась.

— Нет? – взбрело в голову уточнение.

— Нет, – подтвердил голос. — Мне жаль, – и я поняла, что это женский голос. — Очень-очень жаль. Мальчик мой…