Теперь они стояли бок о бок и не сводили взгляда со стройного цветущего дерева. И хотя дерево было неподвижно, казалось, что оно, подобно пламени свечи, тянется вверх, устремляется ввысь, трепещет в ярком воздухе, становится все выше и выше, пока они следят за ним, – почти что касается края круглой серебряной луны.

Как долго они так стояли? Обе, как бы пойманные в круг неземного света, прекрасно понимающие друг друга создания из другого мира, гадали, что же им делать в этом мире, со всем этим блаженным богатством, которое горело в груди и опадало серебряными цветами с волос и рук?

Навсегда, на мгновение? Мисс Фултон пробормотала:

– Да. Именно так.

Или Берта все это выдумала?

Но вот включили свет, и Личико сделала кофе, а Гарри произнес:

– Дорогая миссис Найт, даже не спрашивайте о моей малышке. Я совсем ее не вижу. И я не буду испытывать к ней ни малейшего интереса, пока у нее не появится ухажер.

Мордочка на мгновение освободил глаз из-под стекла, но тут же снова спрятал его, а Эдди Уоррен допил кофе и отставил чашку с таким страдальческим выражением лица, словно увидел паука.

– Я хочу дать молодому поколению шанс. Я убежден, что в Лондоне избыток первоклассных ненаписанных пьес. И я всего лишь скажу им: «Вот театр. Вперед!»

– Кстати, дорогой, я займусь декорированием комнаты для семьи Джейкоба Нэйтена. Ох, как бы мне хотелось сделать это в стиле «жареной рыбы» – спинки стульев, изогнутые в форме сковородок, вышитые ломтики жареного картофеля на шторах…

– Беда наших молодых писателей в том, что в них все еще слишком много романтики. Невозможно пуститься в плавание, не испытав морской болезни и не побегав в поисках тазика. Так почему же они не наберутся смелости и не возьмут с собой эти тазики?

– Ужасное стихотворение о девочке, изнасилованной безносым попрошайкой в лесу…

Мисс Фултон опустилась в самое низкое и глубокое кресло, и Гарри предложил ей сигарету.

По тому, как он стоял перед ней, тряс серебряным портсигаром и резко спрашивал: «Египетские? Турецкие? Виргинские? Тут есть разные», – Берта поняла, что мисс Фултон ему не только наскучила, но и очень неприятна. И по тому, как мисс Фултон ответила: «Нет, спасибо, я не хочу курить», – можно было заключить, что гостья это почувствовала и оскорбилась.

«О Гарри, не надо так! Ты сильно ошибаешься на ее счет! Она такая замечательная! И, кроме того, разве можно иначе относиться к человеку, который так много для меня значит? Сегодня вечером перед сном я постараюсь рассказать тебе о том, что произошло. О том, что мы обе почувствовали».

При этих мыслях в голове Берты промелькнуло нечто странное и даже пугающее. И это что-то, слепое и улыбающееся, прошептало ей: «Скоро эти люди уйдут. В доме станет тихо-тихо. Погаснет свет. И ты останешься с ним наедине в темной комнате, в теплой постели…»

Она вскочила со стула и подбежала к роялю.

– Как жаль, что никто не играет! – воскликнула она. – Как жаль, что никто не играет.

Впервые в жизни Берта Янг желала своего мужа. Она любила его – точнее, она была влюблена в него во всех других отношениях, но только не в этом. И еще она, конечно, понимала, что он – другой. Они так часто это обсуждали. Поначалу ее ужасно беспокоило осознание, что она холодна, но через некоторое время это перестало казаться важным. Они были полностью откровенны друг с другом – такие близкие друзья. В этом проявлялась их современность.

Но сейчас – страсть! «Страсть»! Это слово жалило ее горячее тело! Неужели именно к этому вело ощущение блаженства?

– Моя дорогая, – внезапно произнесла миссис Норман Найт, – вы знаете, как нам стыдно, но мы живем в Хэмпстеде, и мы заложники времени и железнодорожного расписания. У вас было очень мило.