– Да, было действительно ужасно, – вторил Эдди, следуя за ней в гостиную. – Я чувствовал, что путешествую сквозь вечность на вневременном такси.

Он был знаком с семейством Норман Найт. На самом деле он даже должен был написать пьесу для них, когда все сложится с театром.

– Ну что, Уоррен, как там пьеса? – спросил Норман Найт, опустив монокль, чтобы дать глазу на короткое мгновение вынырнуть на поверхность, прежде чем снова прикрыть его.

И миссис Норман Найт добавила:

– Ах, Уоррен, что за прелестные носки!

– Я рад, что они вам понравились, – сказал он, уставившись на свои ноги. – Кажется, они сильно побелели с тех пор, как взошла луна. – И он обратил свое худощавое грустное лицо к Берте. – Знаете, луна взошла.

Ей захотелось прокричать в ответ:

– Конечно же взошла и делает это часто-часто!

Он на самом деле был очень привлекательным человеком. Как и Личико, сидевшая у камина в своей «банановой кожуре», и Мордочка, куривший рядом… Стряхнув пепел, он произнес:

– «И как жених замедлил…»[4]

– А вот и он.

Входная дверь с грохотом хлопнула. Гарри крикнул:

– Приветствую вас. Встречаемся через пять минут внизу.

И они услышали, как он взлетел вверх по лестнице. Берта не могла сдержать улыбку: это было в его духе. В конце концов, что изменят какие-то пять минут? Но он притворялся, что они важны сверх всякой меры. Потом он приложит все усилия, чтобы войти в гостиную идеально спокойным и собранным.

Гарри так любил жизнь. О, как же она это ценила. И его страсть к борьбе со всеми препятствиями, которые вставали перед ним на пути, к очередным проверкам силы и мужества – это она тоже понимала. Даже если иногда он казался людям, плохо знавшим его, чуточку нелепым. Правда, бывали моменты, когда Гарри бросался в бой там, где никакого боя и в помине не было…

Берта болтала, смеялась, и только когда в комнату вошел Гарри – идеально спокойный и собранный, как и ожидалось, она вспомнила, что Перл Фултон до сих пор не появилась.

– Может, мисс Фултон забыла?..

– Вполне вероятно, – сказал Гарри. – У нее есть телефон?

– Ах! Подъехал кэб. – И Берта улыбнулась улыбкой собственницы: она всегда испытывала нечто подобное к подругам-находкам, которых не удавалось разгадать. – Она просто живет в такси.

– Ну если так, ей грозит ожирение, – спокойно ответил Гарри, позвонив в колокольчик, чтобы подавали ужин. – Серьезная угроза для блондинок.

– Гарри, прекрати! – предупредила Берта, подняв на него смеющийся взгляд.

Они еще немного подождали, смеясь и разговаривая, но уж слишком непринужденно, чересчур равнодушно. И тут вошла мисс Фултон, вся в серебре, с серебряным ободком, сдерживающим ее светлые волосы, и улыбнулась, слегка склонив голову набок.

– Я опоздала?

– Нет, вовсе нет, – ответила Берта. – Проходите. – И она повела ее под руку в столовую.

Что же было такого в прикосновении этой прохладной руки, способной раздуть пылающий огонь блаженства, с которым Берта не знала, что делать?

Мисс Фултон не смотрела на нее; впрочем, она вообще редко смотрела на людей. Ее глаза были полузакрыты, и странная легкая улыбка то появлялась, то исчезала с ее губ, словно она предпочитала слух, а не зрение. Но Берта неожиданно поняла – как будто между ними случился самый долгий, самый откровенный взгляд, как будто они сказали друг другу: «Вы тоже». Она поняла, что Перл Фултон, помешивающая великолепный красный суп в серой тарелке, испытывает то же самое.

А что остальные? Личико и Мордочка, Эдди и Гарри, их ложки мерно поднимались и опускались, они подносили к губам салфетки, крошили хлеб, управлялись со столовыми приборами и вели беседы.