– Но мне это очень нужно, – сказала она.

Явно обидевшись, Нэнни уступила ребенка.

– Но не веселите ее после ужина. Вы всегда так делаете, мэм. А мне потом с ней мучиться!

Слава богу! Нэнни вышла из комнаты с полотенцами.

– Наконец-то мы с тобой наедине, моя дорогая малышка, – сказала Берта, когда ребенок прижался к ней.

Девочка с удовольствием ела, тянула губки к ложке, размахивала ручками. Иногда она не выпускала ложку, а иногда, едва Берта наполняла ее, отмахивалась.

Когда суп был доеден, Берта перебралась поближе к камину.

– Ты такая сладкая! – сказала она, целуя свою теплую малышку. – Как же я тебя обожаю. Просто души в тебе не чаю.

И действительно, она так любила Малышку Би – ее шейку, когда та наклонялась вперед, ее изящные пальчики на ножках, когда они прозрачно блестели в свете камина, – и к ней снова возвращалось чувство блаженства, и она снова не знала, как его выразить и что с ним делать.

– Вас просят к телефону, – сообщила Нэнни, с триумфом выхватив у нее из рук Малышку Би.

Берта бросилась вниз. Это Гарри.

– Ох, это ты, Бер? Послушай, я буду поздно. Возьму такси и приеду, как только смогу, но, пожалуйста, отложи ужин минут на десять. Хорошо?

– Да, конечно. Ох, Гарри!

– Да?

Что она должна была сказать? Ей было нечего сказать. Она всего лишь хотела прикоснуться к нему на мгновение. Не могла же она нелепо закричать: «Сегодня был чудесный день, не правда ли»

– Что? – повторил негромкий голос.

– Ничего. Entendu[3], – ответила Берта и повесила трубку, вновь подумав о том, как глупа цивилизация.

К ужину ожидались гости. Были приглашены супруги Норман Найт – очень солидная пара (он собирался открыть театр, а она страстно увлекалась оформлением интерьеров), молодой человек Эдди Уоррен, который только что опубликовал небольшой сборник стихов и которого все мечтали заполучить на ужин, и одна «находка» Берты по имени Перл Фултон. Чем занималась мисс Фултон, Берта не знала. Они познакомились в клубе, и Берта просто влюбилась в нее, как всегда влюблялась в красивых женщин, в которых было нечто странное.

Но кое-что досаждало: несмотря на то, что они проводили вместе время, несколько раз встречались и вели глубокие беседы, Берта никак не могла ее разгадать. До определенного предела мисс Фултон была на редкость откровенна, но существовал этот определенный предел, и дальше него она не пускала.

Скрывалось ли что-нибудь за этим? Гарри говорил, что нет. Он считал ее глупой и «бесчувственной, как это свойственно блондинкам, возможно с признаками анемии мозга». Но Берта с ним не соглашалась, во всяком случае пока.

– За этой манерой сидеть слегка склонив голову набок и улыбаться точно что-то кроется, Гарри, и я должна выяснить, что именно.

– Скорее всего, хороший аппетит, – отвечал Гарри.

Он тут же подхватывал ее размышления, добавляя что-нибудь вроде «печень, моя дорогая девочка», или «чистый метеоризм», или «болезнь почек»… и так далее. По какой-то странной причине Берте это нравилось и даже вызывало восхищение.

Она прошла в гостиную и разожгла огонь в камине, а затем собрала одну за другой подушки, которые так тщательно разложила Мэри, и принялась бросать их обратно на кресла и диваны. Это все изменило: комната сразу преобразилась. Она собиралась бросить последнюю подушку, но, к своему удивлению, прижала ее к себе крепко-накрепко. Хотя и это не погасило пламя в ее груди. Напротив!

С балкона гостиной открывался вид на сад. В дальнем конце, у ограды, росла высокая стройная груша; сейчас она была в пышном цвету и казалась идеальной, словно застывшей на фоне нефритово-зеленого неба. Берта даже издалека чувствовала, что на дереве нет ни одного бутона или увядшего лепестка. Внизу, на клумбах, красные и желтые тюльпаны с приближением сумерек склоняли к земле свои тяжелые головки. По лужайке, волоча брюхо, ползла серая кошка, а за ней – черная, как ее тень. Вид этих зверей, целеустремленных и быстрых, вызвал у Берты странную дрожь.