– А за домом кто смотреть будет?

– Матушка, я полы все вымыла, пыль убрала, пирогов наготовила...

– А щи свиньям отнесла?

Тут-то и запнулась Василиса. Собрать в котелок собрала, а вылить забыла...

– Ах ты бессовестная! – вскинулась Забава. – Вздумала нас помоями с полов кормить?!

– Я немедля, матушка!

Поднялась женщина из богатств своих и проплыла к падчерице, точно пава. Та испуганно сжалась, потупилась, а у самой так и трепещет сердечко: где же батюшка? Неужто схватила его Баба-яга?..

– Щи эти себе на стол подавай, – прошипела Забава. – Тебе не впервой такими питаться!

Захихикали Любава с Алёной, скрыли улыбки подлые ладошками.

– А вы тише! – прикрикнула на них мать. Никто не смел властвовать в доме, окромя её, покуда Митрофана не было. – Ты всё поняла?

– Да, матушка! Дозволь за батюшкой сбегать?

– В таком виде? Опозорить меня вздумала?!

Посмотрела Василиса на грязную запону с двумя разводами жирными там, где она стояла коленями в щах, и потупилась.

– Вот как щи свиньям отнесёшь, одёжу свою отмоешь да высушишь, тогда и беги своего батьку искать. А не то!

Замахнулась женщина, и сжалась падчерица пуще прежнего.

– Руки ещё об тебя пачкать! Сгинь с моих глаз! – велела Забава.

Выскочила Василиса из горницы с бешено колотящимся сердцем. Метнулась она вниз, в комнату, где некогда жили слуги, скинула с себя грязную запону и быстро облачилась в чистую. Затем бросилась она к котелку и, крепко придерживая крышку непослушную, рванула на обширный скотный двор. Захрюкали радостно свинки розовые, завизжали, знали шаги любимой хозяйки и привалились всей гурьбой к длинному корыту.

– Ешьте, дорогие, – ласково, но поспешно проговорила девица и перевернула чугунный котелок. Соломка капусты сочно упала в корыто, и радостное хрюканье огласило просторный загон.

Выглянула Василиса из свинарни, затаилась: не идёт ли мачеха проверять, как она приказание выполнила? Но не появился никто перед домом, только старый пёс Полкан стоял перед воротами и лениво помахивал серым хвостом – ждал хозяина... Бросилась стремглав девушка к нему и счастливый кобель только что не залаял. Потрепала она его по морде умоляюще и выскользнула со двора. Летний ветерок ударил её в грудь, точно заставлял воротиться, но осмелевшая Василиса побежала к тёмному лесу. Вот уж избы заканчиваются, вот уж не светит на дорогу чахлый свет из окон, и встают деревья перед ней громадами страшными. Замерла Василиса да задумалась: отчего она сперва к людям добрым не сходила? Может, батюшка у них сидит, чай земляничный попивает?.. Оборотилась она к деревне, а там точно поле чистое – не чует она кровь родную, душа истосковавшаяся всё в лес её тянет.

Ступила девушка под своды дремучие, под ели пахучие, идёт и трясётся. Нет бы выкрикнуть, позвать пропавшего батюшку, но горло сковал дикий страх. Вдалеке волк завывает, над головой сова ухает, в груди сердце зайцем трепещет. Идёт Василиса да слушает. Шепчет ей кто-то невнятное, голосом ласковым, тихим. Остановилась девица, а оглянуться страшно. Вдруг леший её запутывает? Али кикимора к болоту тянет? Сжала кулачки несчастная да обернулась. Но повсюду только берёзки листьями щекочутся да тонкие осинки веточки гнут... Решила Василиса довериться шёпоту, а у самой в голове так и крутится: мачеха на людях тоже нежна и ласкова, а как останется наедине, то и пощёчину дать горазда...

Не успела она додумать, как едва не свалилась в глубокую яму. А шёпот пропал.

Упала со страшной догадкой на колени девушка и заглянула в чёрный зёв земли. Повеяло на неё будто из могилы: сыростью, холодом, смертью. Но когда глаза привыкли ко мраку, то различили рубаху светлую, руки, что раскинулись по дну, и седеющую бороду, где застряла земля да листва.