Выбралась девица в ельник, упала на подстилку из колких иголок да и заплакала. Понёва на ней вся изорвана, руки и ноги изодраны, по щеке кровь струится. А холод могучий до костей пронизывает, до нутра добирается, вот-вот коснётся мерзкими пальцами сердца. Дёрнулась Варвара, вскочила, осмотрелась – нет заветного кувшина! Уж она и металась, и мучилась, и волком ввысь завывала, но слезами горю не поможешь. Пропал отвар, канул в болото на радость али на горе кикиморам.

Оборотилась девица назад мысленно, преодолела преграду деревьев мрачных и оказалась у смрадного болота. Поднялась по голеням дрожь холодная, забила, затрясла тело измученное, тронула захолонувшее сердце. Нет, нет ей дороги туда, ни за что не вернётся в трясину! Уж лучше смерть в лапах медведя, чем в зловонной пасти кикиморы...

Бредёт себе Варвара по тёмному ельнику, спотыкается, в стопы иголки впиваются, и не ведает, что давненько за ней наблюдают. Повеяло ветерком тёплым, летним, принесло откуда-то дым от печи, аромат похлёбки да чая душистого. Воспряла она духом, обрадовалась, точно крылья за спиной выросли, да побежала вперёд. Долго ли, коротко ли, близко ли, далёко ли, а выходит девица из угрюмого ельника к доброй избушке. Дымит весело труба на соломенной крыше, теплится уютно в оконце лучина, напевает женский тихий голос песню. Подошла Варвара к забору, схватилась за добротные доски и заплакала. Выходит на порог старушка, маленькая, в белом платочке да понёве в клеточку.

– Здравствуй, девица красная! Ты чего она вечером в лесу? Али не боишься лютых зверей? – донёсся ласковый голос.

– Помоги мне, бабушка, умоляю... Едва ноги унесла!

Сбежала по ступенькам стареньким лесная затворница, обняла Варвару за холодные плечи и провожает к себе. Стукнула глухо калитка, оборотилась испуганно к ней девушка и пошла дальше.

– Редко ко мне гости захаживают, чаще я тут одна...

– Как же ты здесь уживаешься, бабушка? В лесу сплошная нечисть!

– Она меня боится, – засмеялась добрая женщина, – дальше забора не сунется. Заговорённый мой дом!

Смотрит Варвара и правда – туман, что стелился из леса, натолкнулся на забор и вмиг рассыпался пеплом.

– Одёжа твоя вся промокла да разодралась! Небось закоченела ты! Идём скорее в дом! – пригласила затворница.

Позволила девица себя увести. Из-за двери, слегка покосившейся, запах чудесный доносится да тепло блаженное веет. Ступила она за порог и глядит – русская печка, на ней зверобой да душица, ромашка и мята, рядом вёдра с водой, лавка да пара сундучков, и такой покой царствует, что позабыла Варвара все свои страхи.

Распахнула сундучок в углу старушка, вынула рубаху чистую и протянула гостье. Та приняла её с благодарностью, сбросила мокрое на пол да накинула сухое на себя. Только коснулась кожи приятная ткань, как пошатнулась избушка, застучала мебель, вскинула Варвара испуганный взор. Глядит на затворницу и удивляется – вроде не было у неё горба, а теперь вырос, и руки мягкие были, материнские, а теперь точно две старые ветки болтаются...

– Что с тобой, бабушка?

– Да это я болею, деточка, – посетовала та и отправилась к печи. Вынула она чёрный котёл, взяла деревянную миску и плеснула горячую похлёбку. – Отведай, душечка, небось, голодна.

– Очень!

Схватилась Варвара за ложку, зачерпнула наваристого супа да с дикой жадностью отправила в рот. Наполнился тот вязкой слюной, подступила к горлу тошнота, но негоже обижать того, кто дал тебе приют. Проглотила девица жижу отвратительную и вымученно улыбнулась.

– Нравится тебе моя стряпня? – спросила старушка, налила и себе в миску да села рядом за стол.