Обиделась девушка, отвернулась, подняла тряпку и положила на прежнее место.

– Ты чаво эту кобылу необъезженную забоялась? Она только брехать и горазда! Размахнулась бы да как треснула её по уху!

– Она жена моего батюшки... Любит он её больно... А! Батюшка!

Метнулась Василиса за мачехой, но боевой топоток крохотных ног вновь остановил её на месте.

– Ничего она белым днём не сделает! – гаркнула Маруся. – Не та порода лошадиная!

– Что?

– Дура она, вот что! И трусиха! Не посмеет при свете дня батьку твоего к праотцам отправить.

– А если...

– Не если! Слушай меня!

Опустилась девушка перед куклой на колени да слушает.

– Батьку мы твоего на ноги поднимем. Ты – поднимешь.

– Я?..

– Могущество в тебе дремлет невиданное... – понизила голос Маруся. – Нечасто я такое встречала.

– Могущество?..

– Но чтобы оно пробудилось в полную силу, ты должна стать другой.

– Как это?

– За себя постоять уметь надо!

– Но...

– И не стыдно тебе подлой женщине кланяться?! Да матушкой ещё называть?

Опустила голову девица, упала длинная коса на пол, а за ней и слёзы.

– Как ты батьку защитить сможешь, когда себя на заклание отдала? – судила Маруся. – Чтобы дела воротить, самой надо твёрдо стоять!

– Какие дела? – растерянно спросила Василиса.

– Да! Потом! – отмахнулась кукла. – Будешь меня слушаться?

– Буду!

– А кормить будешь? – с некоторой робостью молвила Маруся, и девица удивлённо посмотрела в бусинки глаз.

– Буду, – расцвела Василиса и улыбнулась, точно солнышко встало.

– Вот и сладили, начало положено, – довольно потерла ладошками кукла. – А теперича что стоишь? Тесто замешай! Да капустку поджарь! Ишь, уселась отдыхать! Отдыхать-та все горазды!

– А батюшка? А травница?

– Да какая травница? Ну какая? Пелагея ваша? Да она окромя как вошь выводить ничего больше-та и не может! Сами управимся!

– Но когда? Он же там один, беззащитный! Вдруг матушка...

– Кто-о-о-о?

– Вдруг мачеха с ним что-то сделает?

Застыла кукла, замолчала, лицо её в маску обратилось, ручки фарфоровыми палочками стали, платьице точно игрушечным сделалось. Испугалась Василиса, схватилась за сердце, а потом осторожно коснулась Маруси.

– Не мешай... – пошевелились губы отдельно от всего лица. – Плачет она, прощения просит.

– Как? За что?!

– Этого не ведаю... Хошь – иди, послушай!

Растаяла кукла от неподвижности, испарилась каменная оболочка, улыбнулись хитрецой глаза, молвили тихо уста:

– Пойдём, самой послушать охота.

– А пироги?

– Хрен с ними, мыша потом сожрём!

Выпучила глаза Василиса, но не успела ответить, как проворная Маруся запрыгнула ей на колени.

– Воротник-та отопри, – точно младенец настырно оттянула ворот кукла.

– Залезай, – сообразила девица и пустила помощницу на грудь.

Пробрались они украдкой в горницы, обошли купеческие опочивальни да и застыли перед дверью, за которой Митрофан лежал. Приникла Василиса к тёплому полотну деревянному да и слышит:

– Прости ж ты меня, супруг мой яхонтовый... Не лежит моя душа к тебе боле... К чему нам мучить друг друга... Не лучше ль отпустить?..

Девица ладошкой рот зажала, глазками заморгала да в щелку и глянула. Стоит на коленях Забава перед кроватью с батюшкой. Держит руку его мужицкую да поцелуями не осыпает. Струится сорочка посеребрённая по статному телу, длинные волосы в две косы на голове лентами забраны, на ступнях поршни дивные, на ярмарке купленные...

– Коли очнёшься, калекой будешь, а коли до смерти глаза не откроешь – к чему сейчас перину мять? Мука нам сплошная да и только... Не лучше ли тебе с телом расстаться?..

Едва не вскрикнула Василиса, речи такие услыхав. Завошкалась Маруся на груди, зашептала что-то доброе, уняла бушующее сердце.