Вскочила Варвара сама не своя и кинулась в тёмную чащу. Бежит, едва дышит, оборачивается, кувшин крепко к груди прижимает. А старуха, что гончая, по следу летит. Добежала девица до болота зеленого да так и застыла. Травянистые кочки из ряски поднимаются, лягушки в трясине купаются, погибшие деревья из воды торчат. Оборотилась Варвара, поглядела на небо, а там уж ступа видна. Шагнула девица в болото, провалилась по самое колено и чуть не задохнулась. Тянет на дно страшила-кикимора, цепко за голень схватилась, уж и не вытащить, уж не отвязаться... Сковало горло жутким безмолвием, выпучились ясные девичьи глазки, побелела бархатистая кожа.

– Врёшь, не уйдёшь! – раздался мерзкий крик Бабы-яги, а беглянка бьётся в ужасе, сипит, шепчет нечеловеческим голосом.

Только крепки пальцы кикиморы, зелена душа её болотная, ядовито смрадное дыхание. Показалась над поверхностью воды косматая голова. Глазищи, точно омуты, рот, что пасть пиявки, тело, будто у хищного зверя – жилистое, сильное. Ползёт к Варваре неслышно, незаметно, только ряска у тела собирается да пасть шире открывается. А девушка дёргается, бьётся, что птица в силках, а сделать ничего не может.

Засвистела Баба-яга лютым ветром, закачалась трава болотная, притихли лягушки полосатые и даже комары испарились. Смотрит кикимора вверх, хмурится – в глазах чернота так и плещет, изо рта вода ядовитая так и льётся. Отвлеклось чудище болотное, ослабило холодные пальцы и девица рванула назад. Чавкнула размытая земля, дёрнулось вперёд создание страшное да ухватило Варвару за подол.

– С-с-со-о-о мн-н-о-о-ой пой-й-йдё-о-о-ошь... – прошипела кикимора и потянула на себя свежую добычу.

Девица ступнями в землю упёрлась, в кувшин драгоценный вцепилась да и не с места. Тогда напряглось мерзкое чудище, разозлилось, рокотом победным разразилось. Тащит кикимора Варвару в болото, шаг, другой, вот уж голень в воде, вот по колено, вот бёдра под ряску ушли...

– У-у-ужин-н-ном ста-а-ан-н-неш-ш-шь...

Дёрнула за подол обманом кикимора да сволокла добычу в болото.

6. Глава 6. Пирожки с капустой

– Где. Моя. Еда? – разнёсся по горнице звонкий гнусавый голосок.

Василиса тяжёлую головушку подняла, по горнице светлой глазами повела да так и обомлела. Стоит перед ней куколка, руки в бока упёрла, ножкой недовольно по полу стучит. Глаза злющие, точно у Бабы-яги, волосы чернющие, что летняя ночь, а сама крохотна, будто котёнок – едва три вершка насчитается! Поправила Маруся синее платьице, сплошь в заплатках и пятнах, да и продолжила:

– Всю ночь вас стерегла! От родственничков пасла! А вот она мне – благодарность!

– Прости... Я сейчас... Сейчас... – засуетилась ото сна Василиса, то к отцу кинется, то к двери, то волосы оправить. – К травнице надо!

– На кой? – искренне удивилась кукла.

– Батюшку от хворобы избавить. Всю ночь проспал, а так и не очнулся!

– Жрать давай!

– Потерпи, миленькая, я быстро сбегаю и всё-всё тебе дам!

Метнулась девица к двери, схватилась за ручку да слышит – вроде мышь по полу топает, но сквернословит, но ругается! Точно мужик! Опустила глаза Василиса да видит: подбежала Маруся, разозлилась пуще прежнего, глазёнки-бусинки так и сверкают!

– Сама поднимешь батьку! – зазвенел возмущенный голос. – Всему тебя научу. А сейчас давай мне кушанья обещанные! Да побыстрей!

Топнула кукла ножкой да клацнула острыми зубами. Не сдержала улыбку Василиса, умилилась, села на корточки и протянула ладошку:

– Залезай. Пойдём посмотрим, что после вчерашнего осталось...

Выглянула девица из горницы, а там тишина и покой да солнышко радостное из окна золотом светит. Спит купеческий дом, сны посматривает, хозяек своих тёплом да сухостью балует. Прошмыгнула тогда Василиса мимо сестриных опочивален, проскользнула тенью мимо мачехиной двери и вскоре добралась до печи. Опустила Марусю на лавку, достала пирожок с капустой и протягивает: