– Сафия!

Поворачиваюсь. Варя вылетает к нам, зовёт дочь. Бледная как мел. Но глаза злые. Прищуренные, острые. Как будто готова вцепиться.

Кошка-мать, блядь.

– Сафия, подойди ко мне, – давит словами.

Малышка вскакивает, хватает рисунок, жмёт к себе, как сокровище, и бежит к матери. Варя сгибается, опускается до её уровня. Шепчет:

– С чужими нельзя говорить. Ты же знаешь, – она обнимает Сафию на секунду. Гладит по волосам. – Иди в подсобку, хорошо? Там твоя кофта. Переоденься. Потом пойдём погуляем.

Малышка кивает. Убегает. Оставляет за собой запах мелков и хлопка.

Мы остаёмся вдвоём.

Варя выпрямляется. Смотрит на меня. Руки сжаты в кулаки. Плечи – напряжены. Как будто её трясёт.

Понимаю без слов. Видео она оценила.

– Ну? – хриплю. – Дошло хоть немного? Ты ведь глянула видос?

– Посмотрела, – едва слышно. – Я… Наверное, я… Думаю, я готова поговорить с вами. И выслушать.

10. Варвар 9

Варя оставляет малую с администраторшей. Целует её в щеку, обещает вернуться скоро.

В нормальный рестик поехать кроха отказывается. Выбирает кафешку напротив клуба.

Мы идём молча. Я держу дистанцию. Потому что стоит мне потянуться к ней – всё, пиздец. Сорвусь. В охапку. И домой.

Но нельзя. Нельзя, блядь. Потому что она уже боится. Уже смотрит на меня, как на врага.

А я не вывезу второй раз её потерять.

Один раз – доходчиво. Спасибо, сука-жизнь.

Кафе уличное. Пластиковые столы, запах кофе и горелой выпечки. Садимся.

– Какой? – спрашиваю.

– Американо. Без сахара.

Заказываю. Себе – то же самое. Сейчас как-то похуй.

Варя натягивает рукава до пальцев, теребит ткань. Брови сведены. Внимательно следит за каждым моим движением.

А я хуй знает, как начать правильно.

Сука. Если бы меня так не ломало…

Если бы я мог быть холодным. Подготовленным. Пришёл бы, блядь, как адвокат. С папками. Фото. Видео. Свидетели.

Выждал бы неделю. Две. Месяц. Пришёл бы, как надо. Точно. Безэмоционально. Разложил всё по полочкам, доказал, ушёл.

Но не могу. НЕ МОГУ, БЛЯДЬ.

Потому что я столько лет подыхал, ночами выл в башке, жрал таблетки, чтобы мозги не слетели.

Хочется быстрее. Сейчас. Сию секунду. Чтобы она вспомнила. Увидела. Обняла. Сказала, что она – моя. Что Сафия – наша.

Но надо аккуратно.

Надо сыграть эту партию. Мягко. Осторожно. Ровно, блядь. Как будто я не Варис, а какой-то ёбаный дипломат.

Мне подают кофе. Варя благодарит. Смотрит в чашку. Потом – на меня.

– Могли бы с малой съездить куда-то, – хмыкаю, пытаясь разбавить напряжение. – Где детская комната есть. Она бы поиграла, пока мы говорим.

Лицо Вари резко меняется. Глаза темнеют, губы сжимаются в тонкую линию. Плечи напрягаются, как будто готовится оттолкнуть меня физически.

Защитница, блядь.

Хорошо, что дочь защищает ото всех.

Хуёво то, что я теперь один из тех «всех».

– Сафии лучше здесь, – говорит она твёрдо. – Ей комфортнее рядом с людьми, которых она знает. Я согласилась вас выслушать, потому что-то видео… Оно было ужасным. Страшным. Я не понимаю, что происходит. Но… Это не значит, что я доверяю вам.

Она резко вскидывает голову, смотрит прямо в глаза. Глаза её горят от волнения и страха.

– Откуда-то видео у вас? – резко выдыхает она. – Вы следили за мной? Там я младше…

Там ты, блядь, моя.

– Нет. Потому что я был там. Видел, как ты Мансура отхерачила. Чем это закончилось. Видео взял для доказательств. Ты можешь не верить мне. Можешь считать меня опасным. Но я, блядь, буду бороться за тебя до конца.

Её взгляд дрожит, губы приоткрываются, словно она хочет сказать что-то, но молчит. Я вижу её страх, её сомнения, её боль.