Крепко зажмурившись, я плотно сжала губы, не позволяя себе расплакаться. Слёзы мне уж точно ничем не помогут. Притянув колени к груди, я вжалась в них лбом. Всё наладится. Нет. Всё обязано наладиться.

Внезапно в окно моей спальни заглянули яркие блики фар. Я выпрямилась и увидела, что прямо у входа остановилась машина. Через несколько секунд из нее вышел Захар. Тяжело опираясь на трость, он зашел в дом. Пряник, дёрнул ушами, проснулся, вскочил и выбежал из комнаты. Неужели почувствовал хозяина? Мне всегда казалось, что кошки – существа вольные, не признающие привязанностей.

- Захар тебя видеть хочет, - в дверном проеме спальни возник Федя. – Я тебя проведу.

В кабинете у Басманова витал густой аромат трав. Его было много, но он не кружил голову, не дразнил носоглотку. Я далеко не сразу словила себя на том, что всё глубже и глубже вдыхаю этот запах. Он обволакивал меня, будто бережено забирал в свой уютный кокон. Я почти закрыла глаза от мимолетного удовольствия, когда услышала позади себя тяжелые шаги, что чередовались с тихими глухими ударами трости.

Когда Басманов вошел в кабинет, мне вдруг почудилось, что пространство резко сузилось. Вот эта совершенная уверенность в себе и какая-то природная мужская сила духа буквально затопили собой каждый уголочек кабинета.

Я неловко кивнула в знак приветствия. Басманов проигнорировал это, и хромая подошел к своему широкому письменному столу. Сел и приставил трость к креслу. Я потопталась несколько секунд и села на стул без спинки, что был расположен прямо напротив стола. Позади меня не было никакой опоры, и я вдруг почувствовала себя абсолютно незащищенной.

Я пыталась мысленно ответить себе на вопрос: зачем Басманов вызвал меня к себе? Чтобы извиниться за дневной разговор? Это уж вряд ли. Не похож он на того, кто о чем-либо сожалеет. Узнал какие-то новости о Гере? Внутри меня всё напряглось. Я стиснула пальцы на коленях. Ногти впились в кожу через ткань спортивных брюк. Стало больно. Но эта боль отрезвляла.

Басманов расслабленным ленивым движением выудил из внутреннего кармана пиджака небольшой глянцевый портсигар. Вытащив из него сигарету, мужчина подкурил, а портсигар небрежно бросил на обложку кожаного блокнота. Немаленькое пространство кабинета заполнил аромат никотина.

- У тебя привычка такая – раздирать собственные колени? – вдруг спросил Басманов и расслабленно откинулся на спинку кресла.

Мои пальцы тут же инстинктивно разжались. Дурацкая и не совсем адекватная привычка. Не знаю, почему я иногда царапаю кожу на коленях. Это явно что-то нервное.

- Простите, - пробормотала я, будто мне было за что извиняться.

- За что? – Басманов подтянул двумя пальцами к себе поближе тяжелую массивную пепельницу из темного стекла.

- За колени, - еще тише ответила я, отчётливо осознавая, что всё это звучит крайне глупо.

- Так это твои колени, а не мои. У меня-то их всего полтора, - на губах Басманова скользнула тень ироничной улыбки. – И то, половина вечно ноет. Итак?

Его это «итак» заставило колючие мурашки пробежаться вдоль позвоночника и рассыпаться где-то под лопатками. Я поёжилась, потому что снова вспомнила, что стул без спинки и моя поза какая-то непривычно незащищенная. Господи, я взрослый человек, но в компании Басманова чувствую себя так, будто… будто… Даже не знаю, как это правильно описать.

- Да? – я прекратила сверлить взглядом свои колени и взглянула Басманову прямо в глаза.

Они у него цвета кофе. Черного. Без сахара. Да, именно с таким вкусом у меня ассоциировался этот мужчина. Но в этой горечи было скрыта некая… крепкая нотка? Что-то сродни дорогому алкогольному напитку. Один глоток – и пряная горечь моментально расползётся по телу приятным обжигающим теплом. Голова погрузится в сизый туман, а на губах застынет вот та самая странная необходимая горечь. И чтобы растопить ее, уничтожить, нужно коснуться чужих губ.