– Хорошо, я не спешу.

Выдыхаю, стараясь успокоиться. Оглядываюсь на дом: в окне кухни вижу Сикс. Она не подозревает, что происходит. Не подозревает, что я разговариваю с тем, кто знает, где ее ребенок.

Наш ребенок.

Вообще-то, конечно, ее. Ребенок, которого она носила в себе девять месяцев. Бремя, которое она до сих пор несет.

Да, это и мой сын, но не буду кривить душой: я так переживаю не из-за ребенка, которого никогда в жизни не видел. Все мои старания не ради него. Уверен, Сикс приняла верное решение.

Все, что я делаю, – ради Сикс. Я не могу ее подвести, ведь ей это нужно как никому, и ее счастье сейчас в моих руках – неумелых, никчемных руках.

Снова выдыхаю. Надеюсь, он почувствует, что я совершенно искренен.

– Можно вопрос? – говорю я.

– Давай.

– Почему вы его усыновили? У вас не может быть своих детей?

Пару секунд он молчит.

– Да. Мы несколько лет пытались, а потом жене удалили матку.

По голосу ясно, что ему сложно говорить об этом. Не представляю, каково было такое пережить. Его жена, наверное, прошла через те же муки, что и Сикс.

– Вы бы остались с ней, несмотря ни на что? Даже если бы не нашли ребенка?

– Конечно. Я люблю ее больше жизни. И этот мальчик для нас все. Так что, если вы вдруг думаете…

– Выслушайте меня. Я больше жизни люблю Сикс. Знаю, мне только девятнадцать, но она лучшее, что у меня есть. Смотреть, как она мучается… просто невыносимо! Ей всего-то надо знать, что с малышом все хорошо, что она не совершила ошибку. Не буду врать, мне самому это не нужно. Не так, как ей. Я просто хочу, чтобы она снова жила. Жила, вашу мать!.. У нее на сердце рана, и, пока она не будет спокойна за малыша, пока не будет знать, что он здоров и весел, эта рана не затянется. Вот, собственно, все, о чем я прошу. Мне надо, чтобы она была счастлива, и сейчас вы с женой буквально единственные, кто может помочь.

Прижимаю кулак ко лбу. Не надо было ругаться! Я сказал «вашу мать» – это могло настроить его против меня. Чувствую себя абсолютным сопляком. Ну, для него я и есть сопляк.

Повисает долгое молчание. Тем не менее трубку он не бросил: я слышу, как он вздыхает. Наконец:

– Поговорю с женой. Пусть она решает – я в любом случае ее поддержу. Как с тобой связаться, я знаю. Если мы не напишем и не позвоним, забудь об этом. Мне бы искренне хотелось помочь, но обещать ничего не могу.

Я бью кулаком по воздуху. Стараюсь говорить спокойно:

– Хорошо! Спасибо! Мне большего и не нужно. Спасибо.

– Дэниел?

– Да?

– Чем бы все ни кончилось… спасибо.

Он ни слова не сказал про нашего сына, однако его «спасибо» значит больше любых слов. Оно значит, что с нашим малышом все прекрасно и они счастливы быть его родителями.

Он вешает трубку.

Теперь я один на один с чувством пустоты. Господи, как тяжело!

Так близко и так, черт возьми, далеко!

Снова опускаюсь в кресло. Какая-то часть меня хочет побежать в дом, схватить Сикс, закружить ее в объятиях, рассказать ей, что произошло. Однако реалист во мне знает, что разговор наш еще ничего не значит. Он, может, и не позвонит больше, и тогда, что бы я ни делал, к кому бы ни обращался, их решение останется неизменным. И решение это будет полностью законно. Нам придется смириться.

Я утыкаюсь лицом в ладони. До этого момента у меня были разные варианты. Если не сработает одно, можно попробовать другое. Теперь же вся надежда только на один-единственный разговор с одним-единственным человеком. Это самое страшное для нас испытание, и судьба наша в руках одного-единственного судьи.

– Эй!

Вытирая глаза, я отворачиваюсь от двери, из которой только что вышла Сикс. Не глядя на нее, встаю, запихиваю телефон в карман.