Он не договорил, но Зина и так поняла: тогда следующую ночь помещик Полугарский проведёт не дома, а в остроге. И как, спрашивается, Зина должна будет одна искать ответ на загадку, которую услышала от ночного гостя? Гостя, которого затем выловили из пруда. И которого – что было уж ни в какие ворота! – господин Левшин считал своим отцом, пропавшим четырнадцать лет тому назад.

– Послушайте, Андрей Иванович, – проговорила Зина, – ну разве ж вы не понимаете: такое попросту невозможно – то, о чём вы говорите? Вы наверняка обознались! Если бы ваш батюшка был убит в Медвежьем Ручье в 1858 году, то как бы он мог сейчас выглядеть таким свежим? А если бы он всё это время оставался жив и убили его лишь недавно, то как бы он оказался совсем не постаревшим? Ведь этому мужчине, которого нынче вытащили из воды, на вид не больше сорока пяти лет. А в каком году, скажите, появился на свет ваш отец?

Титулярный советник ответил не сразу. Как видно, ему и самому нечто подобное приходило в голову.

– Иван Сергеевич Левшин, мой отец, родился в 1815 году, – сказал он наконец. – И – да: сейчас ему было бы уже хорошо за пятьдесят. Однако позвольте и мне спросить у вас, мадемуазель: неужто вы сами могли бы так обознаться – не узнать собственного батюшку, пусть и по прошествии многих лет?

– Но почему же все эти годы его никто не искал?

Господин Левшин снова помедлил с ответом: явно не мог решить, стоит ли ему вдаваться в подробности. Но потом всё-таки произнёс:

– Вы не знаете, каковы были обстоятельства исчезновения моего батюшки. Тогда, четырнадцать лет назад, никто не думал, что он остался в Медвежьем Ручье. В день своего исчезновения он поехал сюда – он каждый месяц здесь бывал. Он, видите ли, любил играть в фараон, а эта игра уже тогда выходила из моды. Ну, а в доме господ Полугарских в неё всё ещё играли. А по окончании того вечера он поехал на станцию: ему нужно было по делам в Москву…

Титулярный советник примолк, предавшись каким-то своим мыслям, и Зина поспешила сказать:

– Ну, вот видите! Он покинул усадьбу! С какой же стати вы теперь обвиняете Николая Павловича?

– Тут, мадемуазель, есть интересный нюанс. Тот факт, что мой батюшка сел в поезд, подтвердил только один человек: его слуга, Фёдор, который в тот день ездил в качестве кучера. И угадайте: у кого этот Фёдор служит теперь?

Зина молчала не менее минуты – и не потому, что не поняла, о каком Фёдоре идёт речь. А потом спросила:

– В тот вечер, когда ваш батюшка играл здесь в карты, он выиграл или проиграл?

Титулярный советник вздрогнул, как от удара хлыстом. Лицо его перекосилось.

– А вы и вправду догадливы, мадемуазель! – Он искривил губы – как бы улыбнулся. – Мой батюшка очень много проиграл – и не только в тот вечер. И не только здесь. Из-за его карточных долгов имение наше было дважды заложено к тому времени, когда он пропал. Потому-то многие и решили тогда: он попросту сбежал от кредиторов. Имение очень скоро ушло с молотка, а моя матушка, взяв меня и мою сестру Лизу, увезла нас в Москву, к своим родителям. Слава богу, нам было куда поехать. Но дом свой нам пришлось покинуть навсегда.

Зина при этих словах Андрея Ивановича слегка смутилась, поскольку невольно ему посочувствовала. Уж она-то знала, каково это – покинуть свой дом навсегда. А потому не задала вопрос, который так и вертелся у неё на языке: зачем господину Полугарскому было бы убивать человека, который задолжал ему крупную сумму денег? Но тут неожиданно заговорил сам Николай Павлович – нарушил-таки свой непонятный обет молчания.