На той же странице, где находилось изображение герба, указывалось, что Василий, Степан, Илья и Елена Полугарские «по именному его Величества Государя Императора Павла Первого Указу 1798-го года октября 13-го дня всемилостивейше пожалованы во дворянское Российской империи достоинство» [2].

Николай Павлович удостоверился, что девушка всё рассмотрела, а потом взял у неё толстый том и открыл его на одной из более ранних страниц.

– А теперь взгляните вот на это! – сказал он. – Да, да, сведения о семействе дворян Левшиных оказались в том же самом томе гербовника. Уж не знаю, случайность это или нет… И уж их-то семейство будет породовитее нашего!

И он через стол подвинул к девушке книгу.

– Невероятно!.. – На сей раз Зине пришлось опереться рукой о стол – иначе она, чего доброго, села бы прямо на пол. – И здесь он… – Девушка чуть было не сказала: ведмедь.

Герб рода Левшиных – и вправду существенно более древнего – являл собой щит, разделённый уже на три составляющие. В верхней части, имевшей вид треугольника, располагались звезда и месяц, обращённый рогами вверх. Нижняя же часть герба была разделена вертикальной чертой на две равные доли. В левой из них находилась как бы половина двуглавого орла: белого, с единственным распростёртым крылом. А в правой части герба изображён был медведь, на сей раз – чёрный, стоящий на задних лапах в совершенно человеческой позе. Сходство с человеком усиливало ещё и то, что в передних лапах мишка держал серебряный меч, обращённый остриём вверх. Казалось, оружие это перекочевало к нему прямо из рыцарской руки с герба Полугарских. И это же изображение – чёрный медведь с серебряным мечом – венчало герб: словно бы вырастало из дворянского шлема с короной, находившегося поверх щита.

«Фамилия Левшиных происходит от въехавшего в Россию к Великому Князю Дмитрию Иоанновичу Донскому из Швабии Сувола Левенштейна, – прочла Зина. – Потомки сего Левенштейна, прозванные Левшины, Российскому Престолу служили дворянские службы в разных чинах и жалованы были от Государей поместьями…» [3]

– Вот бы не подумала, что Левшин – это русский вариант фамилии Левенштейн! – сказала девушка.

– Да это не главное! – Николай Павлович в досаде взмахнул рукой. – Вы ведь и сами уже заметили это, если можно так выразиться, совпадение: медведь присутствует в гербе и наших соседей Левшиных тоже!

– Но был ведь ещё и третий медведь!

– Какой третий медведь? – На сей раз уже господин Полугарский удивился.

– Ну как же! Разве вы не видели татуировку на груди утопленника?

Зина подумала: имелся и ещё один зверь – настоящий, которого видела и она сама, и Любаша. Но решила: сейчас не время об этом упоминать.

– Ах, татуировка! Так она изображает не медведя, а древнеславянского бога Велеса! – Николай Павлович произнёс это без тени сомнения. – Хотя я ума не приложу, с какой стати Иван Сергеевич Левшин такую татуировку сделал. Славянофилом он себя никогда не числил. Да и славянофилы всегда на другое делали упор… Но вы правы, дорогая: в Медвежьем Ручье собралось чрезмерное количество медведей. – Он снова издал свой надтреснутый смешок.

– И что это означает?

– Если бы знать! – Николай Павлович отвёл взгляд. – Но мне, сказать по правде, подумалось, когда я узнал об исчезновении Вареньки: если кто и сможет мне дать дельный совет и помочь в её розысках, так это здешний житель. И, условно говоря, медвежатник. Мне и в голову не пришло, что он притащит сюда этих олухов с бреднем, вместо того чтобы обсудить всё со мной по-дружески и по-соседски.