– И куда его теперь? – спросил кучер, указав на утопленника.

– Отвезём в уездный анатомический театр, – сказал господин Левшин. – Заверните тело во что-нибудь непромокаемое и приготовьте повозку подходящую! И мой экипаж, разумеется, тоже.

– Ну, – Антип почесал в затылке, – у меня клеёнка есть – хорошая, американская. В неё покойника и заверну.

И он повёл городовых с их импровизированными носилками куда-то в сторону конюшни. А все остальные, включая Любашу, поднялись на крыльцо и вошли в дом – наконец-то убрались с палящего солнца. Уже в дверях Зина оглянулась через плечо: ей показалось, что кто-то пристально смотрит ей в спину. Она даже разглядела какую-то тень возле столетних лип. Но затем солнечный луч так ударил ей в глаза, что девушка на несколько мгновений ослепла. И так, вслепую, ей и пришлось переступить порог.

– Кто давал вам право производить арест? – Зина почти кричала – отводила душу, хоть и отлично понимала, что толку от её слов не будет никакого. – Да ещё и наставлять пистолет на безоружных людей?

Они втроём: Николай Павлович, титулярный советник Левшин и Зина, – сидели в кабинете хозяина дома. Расположились там сразу после того, как городовые пошли вместе с Антипом закладывать «эгоистку» полицейского дознавателя и хозяйскую повозку-линейку: длинную коляску с продольным сиденьем, на котором пассажиры располагались спинами друг к другу. Элегантный ландолет взяла Наталья Степановна – уехала на нём в церковь. И всё никак не возвращалась домой. А между тем Зина надеялась всей душой на её скорое возвращение. Рассчитывала, что хотя бы старая графиня сумеет образумить и урезонить Андрея Ивановича Левшина.

В доме было не настолько жарко, как снаружи. Однако из-за того, что все окна держали закрытыми, здесь царила страшная духота – прямо как в раскалившемся на солнце железнодорожном вагоне. И ситуацию не делала приятнее даже изящная обстановка в кабинете Николая Павловича: живописные полотна в золочёных рамах, развешанные по стенам; высокие книжные шкафы – красного дуба, со стеклянными дверцами, заполненные томами в кожаных переплётах; сафьяновый диван с ножками, изображавшими лежащих львов; лакированный письменный стол со стоявшими подле него мягкими стульями.

На диване сидела сейчас Зина – в одиночестве. А с двух сторон от стола расположились господин Полугарский и титулярный советник Левшин. Который не глядел на Зину, даже когда она к нему напрямую обращалась. Да и вообще – не глядел ни на что вокруг: не отрывал своего цепкого взгляда от хозяина дома. И ничьих доводов слушать не желал. Поскольку, что называется, закусил удила. Да и было от чего. Если, конечно, всё то, что он сказал, являлось правдой.

Зина слабо представляла себе, как это могло быть правдой. И всё время поглядывала на Николая Павловича – надеясь, что он попросту поднимет на смех титулярного советника. Укажет ему на полную невозможность вещи, в которой тот обвинял его, помещика Полугарского. Однако муж Зининой бабушки хранил молчание. Он и двух фраз не произнёс с того момента, как они вошли в кабинет. Застыл, сидя на стуле, и походил теперь на бронзовое изваяние баснописца Крылова, которое Зина видела в Летнем саду во время единственной своей поездки с родителями в Петербург.

– За то, что извлёк оружие, я готов принести извинения вам обоим. – Титулярный советник всё-таки соблаговолил ответить Зине и даже повернул голову в её сторону. – Но я не арестовываю вашего родственника. Я просто беру его под стражу до выяснения обстоятельств. Нужно, чтобы он ответил на кое-какие вопросы. И, если его ответы удовлетворят господина исправника и господина уездного прокурора, Николай Павлович нынче же вернётся домой. Но если нет…