Тисс Тристобаль не напрасно много лет занимал свою должность. И уж никак он не мог не обратить внимания на странности, происходившие в собственной семье.

Нет, он далек был от того, чтобы подозревать дочерей в чем-то дурном. Но хотел точно понимать, что именно с ними происходит.

Конечно, доктор давным-давно заверил его, что “птичий язык”, на котором говорят между собой девочки, явление нормальное, и он непременно скоро забудется.

Вот только что-то он никак не забывался. Более того – чем больше тисс Тристобаль его слышал, тем сильнее крепло его убеждение, что все здесь не так просто. У языка определенно была сложная структура, обширный лексикон, богатый понятийный аппарат. Откуда бы взялось все это у девчонок, пролежавших всю жизнь в своих постелях?

Решив раз и навсегда разобраться со своими сомнениями, он стал прислушиваться к разговорам дочерей, записывать услышанное на слух, а пару раз даже сделал записи на кристаллах, чтобы дать послушать специалистам-дешифраторам. Те подтвердили, что речь идет о развитом языке, но ничего не могли сказать ни о его происхождении, ни о содержании разговора. А подозрение, что девочки скрывают что-то важное, только росло.

Годами тисс Тристобаль мучительно прислушивался, не делясь сомнениями даже с женой, выделяя отдельные слова, обращая внимание на интонации и ситуации, в которых они произносились.

Конечно, выучить язык таким способом было бы невозможно. Но несколько слов ему удалось все же идентифицировать более или менее достоверно – достаточно, чтобы дать девочкам понять, что пора бы поговорить откровенно.
А вот приглашать на этот разговор Торию он не собирался – мало ли что. На присутствии матери настояла Ида.

Для разговора устроились в его кабинете. Говорила младшая. Старшая из сестер молчала, настороженно замерев рядом с ней.

Ида рассказала все: о прежнем мире, прошлой жизни, о том, сколько им было лет. О несостоявшейся смерти и о своей теории про девочек, родившихся без души. И о том, как, оказавшись здесь, они не решились признаться, кто они.

Родители слушали, не говоря ни слова.

– Вы теперь нас выгоните? – угрюмо спросила наконец Ада после затянувшейся паузы.

– Что?! – тисс Тристобаль выглядел шокированным этим предположением. – Что за глупость?!

– Девочки… – голос тиссе Тории сорвался, и как-то вдруг стало ясно, что молчала она, пытаясь сдержать слезы. И вдруг вскочила, бросилась к дочерям, чтобы обнять обеих сразу. – Бедные мои девочки, сколько же вы пережили!

– Вы… не злитесь? – неверяще спросила Ида.

– Не знаю, как ваша мать, а я, безусловно, очень зол, – сердито ответил тисс Тристобаль. – Вам следовало давно все рассказать, а не морочить нам головы. Я едва с ума не сошел, пытаясь понять, что с вами происходит! А вы, оказывается, просто помните прошлую жизнь, да еще в другом мире. Конечно, об этом не стоит трепаться на каждом углу, но уж с родителями-то могли бы поделиться! Вы что же, всерьез думаете, что для нас это что-то меняет?

– Так вы нам верите? – это уже недоверчиво переспросила Ада. – И мы… мы все равно ваши дочери?

– А кто вам сказал, что это может быть не так?

– Дурочки мои, мы же вас столько ждали! – Тория продолжала прижимать дочерей к себе, и они наконец смогли расслабиться.

– Мы же семья, – недоуменно пожал плечами Тристобаль.

Все действительно было хорошо. И Иду наконец отпустил страх, принесенный из прошлой жизни, оставшийся с тех давних пор, когда мама, ее прежняя мама, только-только вышла снова замуж, и она, Зина, вдруг оказалась лишней в собственной семье. Страх быть непринятой, нежеланной.