А выпитое за ужином – совсем немного, но ведь с непривычки! – наверняка придало смелости…

Нет, конечно, в практике Зинаиды Алексеевны в прошлой жизни и такое бывало – как не бывать! Случалось, влюблялись в нее ученики, вот такие же почти, как этот Кей. Все-таки была она и там еще вполне молодой и неплохо выглядела. Признаться строгой математичке, правда, мало у кого духу хватало, но попадались и такие отважные кадры.

Вот только там и тогда все эти мальчишки-старшеклассники видели перед собой взрослую учительницу гораздо старше себя. И отлично сами понимали, насколько исчезающе мало у них в реальности шансов на взаимность.

А этот видел – кого же он видел? Ну да, девчонку еще моложе себя. И разделяет их в его глазах разве что социальный статус. Да и то – препятствие это вовсе не является непреодолимым. Он ведь, как сам и сказал, станет теперь уважаемым тэром и вполне может занять высокое положение в обществе. И войти в благородный род ему тогда ничто не помешает.

“Как же объяснить тебе, малыш, – чувствуя подкативший к горлу комок, думала Ида. – ты ведь не знаешь, что перед тобой – взрослая тетка, столько лет работавшая в школе с такими же, как ты, не способная смотреть на тебя иначе как на мальчишку. Пережившая тяжелый брак, две неудачные беременности, годы одиночества и много чего еще, о чем тебе лучше и вовсе никогда не узнать, ведь ты будешь, надеюсь, когда-то кому-то прекрасным мужем…”

Надо было прекратить все это, пока не поздно.

– Кей, – она прервала излияния мальчишки, стараясь говорить самым прохладным тоном, на какой была способна. Так говорила Зинаида Алексеевна, отчитывая нерадивых учеников. – Я не думаю, что твои признания уместны. Я не хотела бы больше слышать от тебя ничего подобного. Никогда.

Резко развернувшись, она ушла, оставив мальчишку стоять посреди коридора с опущенными плечами и разбитым сердцем.

Пусть… пусть так. Он уедет, там будут другие девушки, студентки, его ровесницы. В его возрасте все это быстро проходит. Во всяком случае… так честнее. И зачем вообще она себя уговаривает?

*

Второй серьезный разговор, на этот раз с родителями, Ида планировала уже давно – ведь решила же! – но все никак не могла собраться с духом. А еще против этого категорически возражала Ада, уверявшая, что после таких признаний их или упекут в местную психушку, или еще чего похуже. Что уж там “похуже” она себе воображала, сложно сказать. Ида сильно подозревала, что Ада просто боится, как и она сама, посмотреть в глаза родителям, когда они узнают, что дочери так долго им лгали. Да и… смогут ли тисс Тристобаль и тиссе Тория тогда считать их дочерьми?

Аде казалось, они уж точно решат, что она притворялась все это время – в своих капризах, истериках и порывах. Разве могла так вести себя пожилая женщина? А как, как объяснить, как доказать, что она всегда была искренна, в каждой слезинке, что то ли вновь обретенная молодость так на нее подействовала, то ли новый мир…

Однако в итоге разговор случился, когда обе они не были к этому готовы.

– Ну шо, шо мы им расскажем?! Выгонят они нас и вся недолга! – девочки вполголоса препирались по дороге с очередной тренировки, проходившей во дворе, не обращая внимания на учителя и вышедшего им навстречу тисса Тристобаля. На их беседы по-русски все, казалось, привыкли не обращать внимания.

– Все равно надо рассказать… так будет правильно! Так честно!

– Рассказать, думаю, надо, – негромко вмешался вдруг тисс Тристобаль и, будто намереваясь их добить, добавил по-русски, – обязательно!