– Ну да, конечно, – мрачно усмехнулся Михаил. – Нет, я понимаю. Такая у тебя работа! Только, – пристально глядя в глаза Павлу, проговорил он, – Маргарита Николаевна… она была для меня не просто литературным агентом, она мне заменила мать после смерти родителей.

Павел отложил в сторону папку с делом и изменившимся тоном произнес:

– Я слышал об этом. И приношу тебе свои соболезнования. Мне очень жаль, что тебя постигла такая утрата.

На некоторое время в кабинете, где находились только они вдвоем, воцарилась полная тишина.

– Ты помнишь наше детство? – с улыбкой на лице заговорил Михаил. – Ведь мы с тобой жили, совсем не зная горя. По крайней мере, я, это точно. Я ничем никогда не болел. И всё мне давалось легко, без каких-либо усилий с моей стороны. Веселье каждый божий день! И так продолжалось и в студенческие годы: тусовки, ночные клубы, девочки… И только та авария, в которой погибли мои родители. Это как… гром среди ясного неба. Я писатель, но мне трудно подбирать слова, когда я говорю об этом. И ведь я чего-то подобного ждал…

– Это как? – не понял Павел.

– А так. Слишком уж всё было гладко в моей жизни. Благополучная семья, квартира в центре столицы, верный и надежный друг, – Михаил посмотрел на Павла, – сто баллов по всем предметам на ЕГЭ, поступление в Московский университет, новые друзья… Потом творчество, любимое дело, удачная встреча с Маргаритой Николаевной, которая сразу поверила в меня. Мои первые победы на литературных конкурсах и сотрудничество с крупнейшими издательствами страны. Всё было хорошо. Даже слишком! Что-то должно было пойти не так. И вот первый удар – смерть родителей. А теперь это…

– Я понимаю твои чувства, Миша, – вздохнул Павел, – но мне надо задать тебе еще один вопрос, – он раскрыл папку и достал оттуда фотоснимок, который протянул Михаилу.

Я взглянул на это фото и увидел на нем знакомую стену из квартиры Маргариты Николаевны, где чьей-то рукой красными буквами была выведена надпись:

Всё не то, чем кажется!

– Не знаешь, что могут означать эти слова? – осведомился у Михаила Павел Звягинцев. – Кстати говоря, они были написаны ее кровью…

Михаил отвечал не сразу, качая головой:

– Понятия не имею. А ты как думаешь?

Павел некоторое время колебался, говорить или нет, но потом все же сказал:

– Я думаю, это некое послание.

– Послание? – удивленно переспросил Михаил. – И кому же оно адресовано?

– Это хороший вопрос, – мрачно заметил Павел и после паузы добавил. – Быть может, тебе?

Михаил посмотрел на него с недоумением:

– Мне?!

– Ну, это только версия…

Опять помолчали. Наконец Павел Звягинцев протянул Михаилу свою визитку, а на прощание, подмигнув, проговорил:

– Может, как-нибудь тряхнем стариной и смотаемся на Истру, чтобы опять как в старые добрые времена – кто быстрей до противоположного берега?

– С радостью! – отвечал Михаил, пожимая руку друга.

***

Несколько дней спустя состоялись похороны Маргариты Николаевны. То был осенний промозглый день. Небо словно оплакивало смерть хорошего человека: дождь лил не переставая. На всем, что было вокруг, лежала как бы печать траура: кресты и каменные памятники с черно-белыми фотографиями, скорбные лица тех немногих людей, что пришли в этот день на кладбище под черными зонтами и в черных плащах, – всё это будто кричало о бренности и тленности бытия.

Mementomori1.

Михаил стоял чуть поодаль от родни покойной и смотрел, как гроб с ее телом на веревках опускают в могилу. Внезапно какой-то человек в плаще с глубоким капюшоном поравнялся с ним и в самое ухо проговорил с заметным акцентом такие слова: