9. 9. Никита

В комнату Жени я вхожу через дверь со стороны коридора. Не хочу, чтобы она вообразила, что я все это время сидел в комнате Макса и мучился угрызениями совести.

— Тебя стучать учили, куриные мозги?! — не без удивления спрашивает Женя, снова сомневаясь в моем интеллекте.

Она уже в постели.

Над кроватью горит светильник, замечаю книгу в ее руке.

Какое очаровательное зрелище.

Я плавно отпускаю ручку двери за спиной. Сделав несколько шагов, нарочно останавливаюсь в тени и осматриваюсь.

Здесь все изменилось. В последний раз я заходил в эту комнату ещё до ремонта. В начале лета отец то и дело названивал Лене, чтобы обсудить цвет стен или чёртовы занавески, опасаясь, что Жене может что-то не понравиться. От того, с какой легкостью он избавился от всех вещей, купленных мамой, у меня сжимается сердце. Это комната – лишь эксперимент. Начало положено. Со временем Лена захочет сделать ремонт и в остальных комнатах, и тогда исчезнет все, чем мама так долго и тщательно занималась, создавая для нас наш дом.

Я рассматриваю одну из стен, расписанную ею. Там, где раньше в лучах заката возвышался на скалах маяк Пеггис-Пойнт, сейчас глухая безликая стена.

Сжав челюсть, перевожу взгляд на ту, кто стал косвенным виновником этого варварского поступка. Потому что отцу мне теперь сложно что-то предъявлять. Я не в том положении.

— Я не привык стучать в двери в своем доме, — мой голос звучит зловеще.

Женя сгибает колени и прижимает их к груди. Ее плечи и руки обнажены, две тонкие серые лямки пересекают ключицы, распущенные темные волосы уже высохли. Я замечаю изящную татуировку-надпись на ее предплечье, но не могу разобрать, что там написано.

— Какое изысканное воспитание. Сразу видно, что ты из царской династии, Тамбов-Романов, — язвит она, сдвигая на нос круглые очки в темной оправе, те, что были на ней прошлым вечером.

— А ты из какой, Кузнецова? Рабоче-крестьянской? — усмехаюсь в ответ, медленно приближаясь к ней.

Женя прячет руку с татуировкой, скорее, неосознанно. Садится ровнее, опирается спиной об изголовье кровати и повыше натягивает одеяло.

Превосходно, я уже заставил ее нервничать.

— Что читаем? — наклоняюсь за книгой, лежащей поверх одеяла. — О, ты делаешь домашку, — пробегаю взглядом по обложке и кладу книгу на место.

Наш преподаватель английской литературы помешан на том, чтобы мы приносили на занятия исключительно бумажные носители, чтобы не портить атмосферу Истерна и сильнее проникнуться одухотворенной фигней. По-моему, это бред. Но, готовясь к приезду Лены и Жени, отец заказал для девушки книги из обязательного списка и установил в комнате целый стеллаж. Так трогательно, что меня едва не выворачивает.

Я пячусь и опускаюсь в кресло у туалетного столика.

— А тебя что-то в этом не устраивает? — огрызается Женя.

— Меня все в тебе не устраивает, — закидываю ногу на ногу. — Очень удобно, — спиной проверяю мягкость кресла и разминаю мышцы шеи. — Вот, кстати, — поднимаю зад, чтобы залезть в карман джинсов, — купишь мне такую же, поняла? — бросаю на стол порванную цепочку.

— Какой ты мелочный, — с явным презрением произносит Женя.

— Я не мелочный, просто дорожу своими вещами. Это все, — кручу пальцем, — не свалилось нам на голову. Нужно ценить то, что имеешь. Может, тебя иначе воспитывали, но в нашем доме все обстоит именно так.

— Говори, зачем пришёл или проваливай! — хмурится девушка. Полные губы упрямо сжаты, синяя радужка глаз темнее грозового неба, а взглядом можно высечь искры. Ангельское личико так и пышет гневом.