Вытираю руки бумажным полотенцем, для верности подставляю их под поток теплого воздуха из сушилки и долго смотрюсь в заляпанное зеркало. У меня сильнее, чем я запомнила, вырисовываются скулы, на коже горит нездоровый румянец, глаза ввалились и потускнели.

От выпитого мутит, в венах гудит странное электричество. Харм здесь, в каких-то двадцати метрах, но не замечает меня. Припоминаю, как круто — расслабленно, но профессионально — он держался на сцене, и натурально дрожу. Не знаю, что это: восторг, радость, испуг? И вдруг понимаю, что измотана.

Наклоняюсь над раковиной, умываюсь ледяной водой, ловлю ее губами и глотаю, и в этот момент над ухом раздается горячий шепот:

— Привет, Ника. Давно не виделись.

Выпрямляюсь и резко разворачиваюсь, пытаясь оттолкнуть того, кто стоит за спиной, но он знакомым жестом перехватывает запястье, усмиряет порыв и обездвиживает.

И улыбается:

— У меня сегодня премьера сингла. Выступление по случаю. Зал на ушах. Ну как, теперь я чуть ближе к тебе?

— Поздравляю. — Голос предательски пропадает, но я не собираюсь уступать. — Но — нет. Есть уровень, до которого ты никогда не дотянешься. Продолжай работать в кабаках! Я не осуждаю, тебе ведь надо на что-то жить...

Он не дает договорить: заталкивает меня в пустую кабинку, вваливается следом и с грохотом закрывает дверь. Его лицо оказывается в сантиметре от моего, голова кружится, чувства сбоят. Я пьяна и все равно не смогу устоять, так к чему сомнения? Обеими руками хватаю Харма за волосы, притягиваю к себе и впиваюсь губами в губы.

Я пытаюсь сожрать этого подлого, наглого, холодного мальчишку, целую до крови, но моим губам тоже больно: он кусает их. Не хватает воздуха.

Внезапно он отстраняется, тяжело дышит и заглядывает в глаза:

— Как ты?..

Вот оно. Безупречно сыгранное доверие. Поддельная искренность. Обман.

— Не твое дело, — судорожно шиплю в ответ.

Харм впечатывает меня в стенку кабинки, для верности прижимает плечом и усмехается:

— Ты права, мне плевать. Но ты должна извинение за те тупые слова и швыряние денег.

— Нет... — Услышав это, он сильнее, до треска позвонков, вдавливает мою спину в кафель, и я рычу: — Я не буду извиняться. Пошел ты!!!

Несколько секунд его полный ненависти взгляд прожигает насквозь, темнеет до непроницаемой черноты и вдруг вспыхивает искрами адского пламени. Он наклоняется, снова находит губами мои губы, но целует их нежно и бережно, настойчиво и долго. Все сенсоры выходят из строя.

Харм опускает руку, проводит ладонью по покрывшейся мурашками коже бедра, сжимает его и поглаживает, задирает подол легкого платья и осторожно дотрагивается до автографа, навечно оставленного на моем теле. К красивому лицу прилипает кривая ухмылка, а пальцы скользят под белье: все ниже и ниже. И ниже. Задают ритм и сводят с ума.

Я задыхаюсь, падаю в темноту, почти теряю сознание, но он... опять останавливается. И вынуждает умолять:

— Харм, я...

— Говори... «Харм, я все осознала. Прости, мне жаль», — шепчет он, и я, словно заколдованная, повторяю за ним эту чертову фразу.

— Мне жаль. Прости!..

— А говорила, что никогда ничего не попросишь... — Он целует меня в щеку. — Хорошая девочка.

Чувствую волну облегчения, закрываю глаза, кусаю губы в надежде, что Харм вернет свою руку туда, где она была минуту назад, и продолжит, но он отступает на шаг и, ангельски улыбнувшись, выходит из кабинки.

Мне почти больно. Я опустошена и хочу его ударить.

— Я же сказала: прости!

— Я подумаю.

Он подмигивает и скрывается за дверью.

Остаюсь одна и упираюсь лбом в холодную шершавую стену. И представляю, как изощренно и медленно убиваю его.