Тот, ничем не смущаясь, дотянулся до лица серба – и поднял верхнюю губу. Увидел крепкие зубы.

Стеван мотнул башкой, стряхивая руку.

Грустно качая головой, жид вышел: у дверей его дожидался уже виденный Степаном огромный стражник в полосатой чалме.

– Тупас кул, Дамат (Грубый раб, Дамат. – тат.), – пожаловался жид.

– Юр, гёстеририм сана каба кулларны! (Пойдём, покажу тебе грубых рабов! – тат.) – сказал Дамат.

Дверь прикрыли. Загрохотала цепь.

Было слышно, как по двору ходит, стуча палками, эмин.

Серб бросился со своего места к лежанке Степана. Сгрёб в кулак землю и поднял руку: из кулака посыпалась пыль.

– Ебо му пас матер! (Ети пёс мать его! – срб.) – выругался он в сердцах.

Морщины на его лице обвисли.

Лях в своём углу затих, прислушиваясь.

– Кажи ми шта да радим, брате? (Скажи, как мне быть, брат? – срб.) – попросил серб одними губами.

Качнув к себе пальцами, Степан поманил серба. Тот пересел ещё ближе и склонил голову.

– Тот жид торгует невольниками, – сказал Степан.

Серб закивал: разумею, разумею.

– Тот жид – не азовский, а с Кафы. Жиды торгуют в Кафе всем, чем возможно. Лучшая торговля для жида – христьянами.

Брови серба взлетели вверх, а глаза стали по-собачьи тоскливыми.

– Твойи ортаци, српски трговци, спремни су да те откупе. Али за тебе нуде цену обичног галийского роба. Онолико колико си ти обечавао эмину – нэче платити. Ти си испричао эмину како си богат, да нэ би завршио на галийи, тачно? (Твои товарищи – сербские купцы – готовы тебя взять на окуп. Но дают за тебя обычную цену галерного раба. Столько, сколько ты пообещал эмину, – они не дадут. Ты же сказал эмину, что богат, чтоб не угодить на галеры, верно? – срб.)

– Тачно, брате! (Верно, брат! – срб.) – горько ответил серб.

– Теперь с твоих товарищей эмин требует втрое больше, чем ты стоишь, – сказал Степан. – А столько они не дадут.

Стеван глядел на Степана во все глаза, боясь пропустить самое важное слово.

– Не дадут… – повторил он горько.

– Требало би да српски трговци додзу овамо да те поглэдају! (Надо, чтоб сербские купцы пришли сюда на тебя посмотреть! – срб.) – сказал Степан.

– Они ионако немаю паре! (У них всё равно не имеется столько денег! – срб.) – воскликнул, подбросив руки вверх, Стеван. – Нэче дати ни тридесет рубаля! (Они не дадут тридцать рублей! – срб.)

Степан пожевал обмётанные губы, и медленно научил Стевана:

– Ти си писмен. Лях има перо и хартию. Замоли га да ти даднэ парченце. На хартийи напиши свойим Србима да те уопште нэ признаю. Нэка кажу да си лажов! Да си српски просяк. Да им ниси потребан низашта. Да нэма на свету тог Србина ком би ти затребао! (Ты обучен грамоте. У ляха есть перо и бумага. Попроси дать тебе клочок. На клочке напишешь своим сербам, чтоб они тебя вовсе не признавали. Чтоб сказали, что ты лгун! Что ты сербский нищий. Что ты не нужен им. Что среди сербов ты не нужен на свете никому! – срб.)

Стеван отшатнулся, зажав рукой рот. Глаза его были полны слёз.

Степан, взяв серба за рубаху, мягко притянул его к себе и продолжил:

– Пусть потом твои сербы идут к другому азовскому жиду…

Стеван снова закивал.

– …том Чивутину е име Ефим. Има горню половину куче од белог камена на азовском майдану. Тамо е само една таква бела куча. И само едан такав Чивутин. Нэка га твойи Срби надзу. Нэка кажу Чивутину да те откупи. Али нэк не хитаю. Нэк причека три дана и откупи те од эмина. Эмин че помислити да су сви дигли руке од тебе, и продаче те багателно. Даче те за пэт рубаля (Того жида зовут Ефим. У него верхняя половина в каменном белом доме на азовском майдане. Такой белый дом один там. И жид такой – один. Пусть твои сербы найдут его. Пусть скажут жиду, чтоб взял тебя на окуп. Только не сразу. Чтоб выждал три дня и выкупил тебя у эмина. Эмин уразумеет, что ты никому не надобен, и продаст дёшево. За пять рублей отдаст тебя. – срб.), – Степан показал ему раскрытую ладонь. –