Стеван часто моргал, вглядываясь в Степана, понемногу осознавая, чему его научили.

– А ты своим побасурманенным сербам отдашь потом восемь, – добавил, чуть усмехаясь, Степан.

– Где да узмем паре од српских трговаца, ако ми кажу да им вратим дуг? Или ми кажу да им дам капару? (Где я возьму деньги сербским купцам, если они скажут вернуть долг? Или отдать им задаток? – срб.) – спросил Стеван.

– Жид определит тебя на служивое место в Азове. Здесь всегда надобны людишки, ведающие грамоту, – сказал Степан, подгребая сено и укладываясь на своё место. – Будешь отдавать своим сербам понемногу. Ты ж на воле будешь. Догадаешься, где раздобыть левки.

– А ко че да однэсе писмо Чивутину? (А кто отнесёт письмо жиду? – срб.) – спросил Стеван, склоняясь к Степану.

– Абидка, – ответил Степан просто.

– А ако превари? (А если обманет? – срб.)

Степан покачнул головой: нет, не обманет.

– На зорьке отдашь, как явится… – сказал и закрыл глаза.

Серб ещё посидел возле, тихо вздыхая и вороша солому.

…на другой день у серба душа была не на месте. Всё ходил, ходил, косился на Степана.

– Боравио си у Азову? (Ты бывал в Азове? – срб.) – спросил, наконец.

Во дворе стража перестала перекрикиваться и смеяться.

Застучали посохи эмина.

– Ако ми нэ веруеш – нэмой (Не веришь мне – не делай. – срб.), – сказал Степан, бережно зевая сквозь зубы; если вдыхал в полную грудь, накидывался, как собака, кашель.

– Йок, йок! (Нет-нет! – срб.) – серб поднял ладони вверх и мягко подрожал ими. – Само ти се дивим! (Дивлюсь на тебя только! – срб.)

Степан помолчал, глядя в потолок.

– Кад си заробленик – не питай како е ко живео, Стеване (Угодил в полон – не спрашивай, кто как жил, Стеван. – срб.), – сказал. – Ако те питају, не говори. Реч е замка. (А тебя спросят – не говори. Слово – западня. – срб.)

Серб прижал руки к груди. Морщины лика его снова будто взмыли вверх:

– Моличу се за тебе! Сваког дана се молим за тебе! Чим сам те углэдао, кад су те унэли готово мртвог, одмах сам знао: ти си мой спас! (Молиться за тебя буду! Всякий день молюсь о тебе! Как увидел тебя, когда занесли едва не мёртвого, сразу знал: ты моё спасение! – срб.)

Степан начал чесать, раздирая, бороду: донимали вши.

Серб глядел на Степана, часто моргая. Неожиданно замахал руками, как вспомнил о чём. Степан отпустил свою бороду.

– Имам кондир вина, брате! Мой кондир е и твой! (Имею кувшин вина, брат! Наш с тобой кувшин! – срб.) – провозгласил, сияя красивыми глазами, Стеван.

…в груди распогодилось, полепшело.

Степан показывал сербу то в одну сторону стены, то в другую, рассказывая:

– Мы с тобой в Белом городе. Отчего белый? Стены его сложены из белого камня-ракушечника. Живут азовцы – в избах. Наверху ставят летние чуланы. Чуланы кроют тёсом. Поверх насыпают землю.

Серб всё понимал.

– Вокруг Белого города – земляной город… А там – Дон. Там – обитаются казаки. А дале – Русь, и все церквы её, и города… Туда же – море Сурожское.

Серб оглядывался то в один угол темницы, то в другой, будто и вправду мог там разглядеть церкви и воды.

– Тем морем ты сюда и попал. Там крымска земля… Если же идти в ту сторону – будет каменная мечеть, тёсом крыта, а поверх тёса – черепица. Позади ж мечети – каменная конюшня… В той стороне – тоже мечеть. Мы муэдзинов слышим. А христьянских храмов не слышим, оттого, что звонить тем церквам здесь положен запрет. Одна – на две стрелы от нас, святого угодника Николая Чудотворца. Другая же, святого Иоанна Предтечи, на четыре стрелы в обратную сторону, на греческой улице. То место именуется Топраков город, и у него свой ров вокруг, камнем мощённый. Есть ещё Ташкалов город, со своим рвом, тоже мощённым камнем. А мы с тобой – в самом Азове наглухо упрятаны.