Носилки поплыли по извилистым улицам, и опять вокруг одни мужчины — ни женщин, ни детей. Стены домов украшены орнаментами. В окнах витражи. Между домами глухие каменные заборы: ракшады тщательно прятали личную жизнь. На перекрёстках стояли керамические кадки, над ними курился дымок, и в сетчатые окна паланкина просачивались запахи благовоний.

Вид за окном изменился: улицы стали шире, архитектура домов причудливей. На смену орнаментам пришли рельефные скульптурные изображения рептилий, рыб и животных. Мимо носилок проезжали автомобили — на больших колёсах, с опущенным верхом, в салоне диваны, обитые парчой или бархатом. Иногда встречались всадники. Что за кони были у них! Изящные головы, широкие лбы, красиво изогнутые шеи. Верховые отличались от остальных ракшадов количеством татуировок. Коня мог себе позволить поистине богатый и влиятельный человек.

Вдруг шум города стих и стал похож на шорох ветра. За окнами паланкина потянулись витражи в металлических рамах. Складывалось впечатление, что носильщики вошли в коридор. Свет лился сквозь разноцветные стёкла, окрашивая воздух в мягкие полутона.

Внутренний голос подсказал: дорога приближается к концу. Платье прилипло к спине, ошейник врезался в горло. Пальцы словно прикипели к подлокотникам кресла. Если сейчас скажут выйти — без посторонней помощи Малика не поднимется.

Движение прекратилось. Ножки носилок со стуком коснулись пола. Альхара откинул полог паланкина. Малика собрала всю силу воли, ступила на гранитные плиты, и страх улетучился, как затхлый воздух из раскупоренной бутылки.

Просторная, застеклённая витражами веранда примыкала к белой стене. Сбоку от входа в здание стояла мраморная чаша; в воде плавали ядовито-жёлтые лепестки. Рядом лежала стопка полотенец. Значит, за дверями находятся жилые помещения.

Кенеш уселась на пятках и низко опустила голову. Галисия еле держалась на ногах.

Подхватив паланкины, носильщики растворились в пёстрой дымке стеклянного коридора.

— Где мои люди? — обратилась Малика к Альхаре.

— В доме охраны.

— Где? — вновь спросила Малика, чувствуя прилив необъяснимой злости.

— На другой стороне площади. Не сегодня завтра ты встретишься с верховным жрецом. Если он разрешит вам видеться…

— Разрешит? Я шабира!

— Да, ты шабира. Но ты женщина. И это никак не исправить. Пока не выходи из своих комнат. Перед жрецами стоит тяжёлая задача: позволить тебе многое и при этом не нарушить наши традиции. Наберись терпения, и скоро ты всё узнаешь.

— Когда я увижусь с Иштаром?

— Когда он завершит ритуал очищения. — Альхара прижал кулак к груди. — Ты в моём сердце, шабира.

Малике следовало вытянуть руку ладонью кверху и сказать: «Отпускаю» — таков был ритуал прощания. Альхара ждал, а она никак не могла отпустить того, кто связывал её с внешним миром. Если жрец упрётся и не разрешит ей видеться со стражами, если ей запретят выходить из дворца, если Иштар будет избегать встреч и все его обещания окажутся пустыми словами — она останется совсем одна. Галисия не в счёт, от неё мало толку.

— Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной.

Альхара изменился в лице:

— Мне нельзя заходить на женскую половину.

— Я хочу, чтобы ты был рядом, — повторила Малика.

Альхара прочистил горло:

— Много лет назад один хазир, наблюдая, как оскоплённые кони пытаются покрыть кобыл, запретил кастрировать мужчин. Чуть позже такой закон приняли во всех пустынях Лунной Тверди. За порядком в кубарате и на женской половине следят женщины. Даже если ты очень захочешь, меня не сделают евнухом.