– Получил с оказией, от Влада, нашего общего сотрудника, – радостно объяснил Семён. – Он из Бостона, уже лет десять в Америке, приезжал в Москву, но был очень занят, чтобы встретиться с вами. Вот и оставил у меня. Никакой интриги, абсолютно. Видимо, письмо важное, если Веня не доверил его почте. А тут подвернулась оказия, ну, в общем, вы поняли.

– Да, про оказию я поняла, – медленно проговорила Лиля. – Где и когда я могу забрать это письмо?

– Я на машине, подвезу, куда скажете.

Они встретились в субботу у входа в Зоопарк: давно обещала Матвею провести с ним вдвоем целый день.

– Это такой взрослый сын у Веника? – изумился Семен. – И похож на него, очень, вот здесь особенно, в верхней части лица, – он неопределенно провел по лбу по направлению к переносице.

– Да? А мне все говорят, что это моя копия, – не сдержалась Лиля.

– Ну, да, и на вас тоже похож, – засуетился Семён. – Разрез глаз, цвет волос. А вот мой сын ни на кого не похож ‐ ни на меня, ни на супругу. Такой инопланетянин в семье, – он виновато развел руками и улыбнулся.

– Дети меняются. Матюша тоже родился темненьким, как папа, а сейчас практически блондин, как я.

Она произнесла это нейтральным тоном, даже дружелюбно. Что бы ни было в этом письме, при чем здесь этот Семен, сын которого на него совершенно не похож, сослуживцы которого живут в стране больших возможностей, а он приехал на старенький машинке и вообще, выглядит так, как будто за ним гонятся. Суббота. Видимо, получил много указаний от супруги, а вот ведь – нашел время встретиться с ней. Ответственный и порядочный.

– Я вам очень признательна, – она протянула руку.

– Ах, да, это вам, извините, заболтался, – он протянул ей пакет, плотный и яркий, с логотипом того, о чем она не имела понятия.

– Спасибо. До свидания.

Она так и гуляла с ребенком по зоопарку с пакетом в руке, пытаясь угадать, что же такого важного там, внутри; такого важного, что Веня не доверил это почте.

Они с Матюшей прекрасно погуляли: полдня провели в зоопарке, зависая у вольеров со смешными обезьянками, задумчивыми слонами и пугливыми антилопами.

Матвей долго смотрел на неподвижных крокодилов и совсем по-взрослому вздохнул:

– Какая тяжелая жизнь!

Лиля недоуменно посмотрела на сына.

– Скучная, – пояснил он. – Только кушают и лежат, как бревна.

– Ну, да, хотя где-нибудь в Африке им нужно и пошевелиться, чтобы добыть себе пищу.

– Ну, в Африке, конечно, – он согласился, легко кивнув.

А потом они сидели в кафе, ели медленно тающее мороженое и пили любимую крем-соду.

Она невольно вспомнила знакомое с детства стихотворение Маршака.

“Голубое, голубое, голубое в этот день

Было небо над Москвою и в садах цвела сирень.”

Все так похоже: и небо, и сирень, правда, в стихотворении с сыном гулял папа.

С папой они и открыли пакет из плотной коричневой бумаги, скрепленный сургучной печатью.

В пакете было два конверта – один тонкий, обычный, второй – нестандартный и тоже коричневый, как пакет.

Без марок, – мелькнула мысль. Другая догнала её: какие марки, ведь это оказия.

Папа передал ей тонкий конвертик, на котором было написано: "Лиле".

– Это тебе, доча, именное, а значит – личное. Почитаешь на досуге.

Второй конверт, на котором были крупно написаны ее фамилия и инициалы, папа внимательно осмотрел и вскрыл ножом – ровненько, по линеечке, аккуратненько, как все, что делал папа.

Вытащил два скрепленных листа, долго и внимательно вчитывался, словно пытаясь понять содержание.

Это было письмо от юриста, в котором сообщалось, по какому адресу должна явиться Лилия Александровна Линецкая для процедуры, необходимой для расторжения брака с Розиным Вениамином Львовичем.