Он улыбнулся. Легко, как утром. И это было невыносимо. Потому что она знала – он не понял. Он поверил.

Телефон завибрировал на подоконнике, глухо и навязчиво, будто заранее знал, что его не хотят слышать. Мила замерла на полпути к столу – взгляд скользнул по экрану, и внутри тут же всё сжалось, когда на экране высветилось имя Саши – будто одним этим словом кто—то распахнул окно в прежнюю жизнь, напомнив, что она ещё не закрыта.

Звонок будто вынул из воздуха всё тепло. В комнате стало тесно, даже рядом с Данилой, который только что вымыл за собой чашку и теперь стоял, вытирая руки о полотенце. Он сразу почувствовал: что—то изменилось.

Мила взяла трубку не сразу. Она тянула время – несколько гудков. Надеялась, что звонок сам оборвётся, исчезнет, растворится. Но палец всё же нажал.

– Привет, – голос Саши был бодрым, как обычно. Чуть в нос, с привычной мягкой иронией. – Ты как?

– Нормально, – ответила она, стараясь говорить ровно.

– Не исчезла?

– Нет. Дома.

– Я вот подумал… Может, загляну? Просто пообщаться. Как раньше. Мы ведь уже сколько не виделись.

Эти слова прозвучали без давления, но что—то в интонации было неуловимо острым. Словно между строчек прятался подспудный интерес – кто ты теперь? Что с тобой?

– Сегодня? – переспросила Мила, словно не поняла.

– Ага. Часа через полтора. Если ты дома и не занята. Я недалеко.

В другой ситуации она бы отказала. Сослалась на усталость, на дела. Но сейчас отказ был бы слишком заметным. Прямым. Подозрительным.

– Приходи, – сказала она. – Только ненадолго, хорошо?

– Конечно, – ответил он. – Возьму что—нибудь к чаю. До встречи.

Он отключился. Звук короткого сигнала оставил после себя гул, будто в квартире резко упало давление. Мила стояла посреди комнаты, в руках всё ещё сжимая телефон, будто держала доказательство. И сама чувствовала себя так, словно замела улики, но не успела скрыться.

Она обернулась. Данила смотрел на неё. Не с обидой – с вниманием. Он не спрашивал. Он ждал. Как всегда ждал – её жеста, её взгляда, её сигнала, что он не стал вдруг лишним.

– Это он? – спросил тихо.

Она кивнула.

– Он давно не заходил, – продолжил Данила.

– Да, – ответила Мила. – И, кажется, сегодня хочет.

Он молчал. Потом чуть повернул голову, посмотрел на кровать. Та самая, где они теперь спали вместе. Вместе – не просто ночами. Вместе, как люди, которым больше не нужно оправдываться.

Мила уже знала, что придётся торопиться. Время сжалось. Всё нужно было успеть до прихода Саши: замести следы, приглушить запах, подменить настоящее на прошлое.

Она начала быстро. Сняла плед, тот, под которым они лежали вчера. Поменяла наволочку – потому что на старой, казалось, осталась вмятина от его щеки. Сложила рубашку Данилы, которая валялась на стуле, и убрала в шкаф. Протёрла подоконник, не глядя, что там – просто на всякий случай. Данила не мешал. Но следил.

В ванной – его зубная щётка. Мыло. Маленькое полотенце, которое он вешал на край стиралки. Она всё убрала, будто в доме не жил никто, кроме неё одной. Будто этот запах – не запах жизни, а компромат.

– Зачем ты всё это делаешь? – спросил он наконец, когда она застилала кровать новыми простынями.

Мила выпрямилась. Дышала тяжело, как после подъёма на этаж. Подошла, положила ладони ему на плечи.

– Потому что он не должен ничего понять. Он увидит – и испугается. Не тебя. Меня.

Данила смотрел прямо. Без снисхождения. Без детского вопроса в глазах.

– А ты боишься его?

– Я боюсь, что он скажет слова, от которых всё это развалится. Боюсь, что ты услышишь их.

Он не ответил. Только медленно вышел из комнаты. Мила осталась одна. В их однокомнатной квартире, которая вдруг стала казаться слишком тесной. Слишком общей. Слишком подотчётной чужому взгляду.