Книга ждала. Она подошла ближе. Кожа обложки была бархатистой, но не теплая. Это был холод могил, которые ещё не вскрыты. Она открыла первую страницу. Пусто. Ни слова, ни знака. Только волокна, похожие на сосуды. В них медленно пульсировала тьма. Тьма с памятью.

Рядом не было пера. Не было чернил. Не нужно было. Алиса знала: книга не писалась – она вытекала. Она села на колени, закрыла глаза, и позволила словам выйти. Они не приходили – они вспоминались. Словно из глубин костного мозга, из криков, от которых она когда-то отворачивалась. Она писала без звука. Слова проступали, как ожоги на коже. Каждый – рана. Но рана, которую нельзя больше скрывать. Она писала про Викторию. Про себя. Про страх. Про ночь, когда не остановила. Про день, когда убежала. Про утро, в которое не проснулась полностью. Про каждое «нет», сказанное слишком поздно. Про каждое «да», которое было ложью.

Алтарь начал дрожать. Каменные стены отзывались её дыханию. Пространство пульсировало. Из углов текла чернота – не дым, не вода, а память. Живая, вязкая. И она не пугала. Потому что теперь – была её частью.

Когда слова закончились, книга закрылась. Медленно. Словно насытилась. Потом – рассыпалась. Не исчезла. Превратилась в пепел, который не падал, а взлетел. Из него, из центра спирали, возник ключ. Простой. Из тьмы. Из плотной, цельной тьмы, которая не боится света. Он не блестел. Не звал. Он просто был. Как финальная точка.

Алиса протянула руку. Прикоснулась. Ключ был тёплым. Как тело. Как выбор. В этот миг она поняла: никто больше не поведёт её. Ни Виктория. Ни Дэмиен. Ни голос крови. Ни долг. Только она сама.

Она поднялась. И сделала шаг к последней двери. Она не дрожала. Не ждала. Она шла.

Дверь распахнулась без усилия, будто сама уступала ей путь. Ни скрипа, ни звука – только тихий, почти человеческий выдох, словно стены знали, что на этот раз всё будет по-другому. Алиса шагнула внутрь. Пол под ногами был тёплым, гладким, как отполированная кость. Коридор вытягивался в бесконечность, но через несколько шагов он будто сжимался, складывался в себя и раскрывался залом. Местом, где всё началось – и где должно было закончиться. Но это был не тот зал, что она помнила. Пространство изменилось, отразило её. Узкий, вытянутый, как глотка чудовища. Потолок отсутствовал: над головой раскинулась чёрная бездна, пронзённая серебряными нитями, словно само небо рвалось на части, чтобы заглянуть внутрь.

На другом конце зала стоял он. Дэмиен. Один. В том же чёрном костюме с белой розой – символ его утончённой жестокости, его печальной власти. Он не двигался. Только смотрел. Прямо. Сквозь. Не с угрозой, не с покаянием – с пустотой. Как смотрят те, кто пережил собственное сердце. В его взгляде было что-то сломанное и слишком трезвое.

Алиса шла к нему медленно, чувствуя, как звук шагов растворяется в стенах, будто сама ткань этого места пыталась поглотить её, втянуть обратно в небытие, из которого она вырвалась. Каждый шаг – сопротивление. Каждый вдох – вызов. Пространство сжималось. Или это она уменьшалась. Не тело – память. Чем ближе она подходила, тем острее ощущала, что несёт в себе не только себя – но всех, кто шёл до неё. Всех, кто умер, чтобы она жила. Или чтобы она вспомнила.

– Я думал, ты не придёшь, – голос Дэмиена прозвучал мягко. Слишком мягко для убийцы. Или потому, что был усталым. Очень усталым.

Она остановилась в трёх шагах. Ближе было опасно. Потому что там начиналась не его сила – её слабость.

– Я всегда прихожу. Особенно в конец.