На первой ленте: «Алиса, 9 лет. Испугалась. Промолчала.» На второй: «Алиса, 12. Солгала, чтобы не остаться одна.» Дальше – длинный ряд. Сотни. Тысячи. Все они – она. Все моменты, где она отступила, отвернулась, предала, спаслась. Цена за выживание. Её цена.

Фигура у дерева обернулась. Это была она. Ребёнок. Слишком худой. С глазами, в которых не было ни света, ни злости. Только усталость. Руки у девочки были в крови. Она держала в ладонях свернувшийся пепел. Пепел из её детства. Алиса сделала шаг, но ребёнок – отступил. Лицо его не изменилось. Только губы дрогнули.

– Ты опять опоздала.

Голос был беззвучным. Он звучал внутри, в ребрах. Алиса не знала, как ответить. Она открыла рот – и почувствовала вкус золы. Слова рассыпались, не дойдя до языка.

– Я не знала, как вернуться.

– Ты знала. Просто не хотела. Тебе было легче забыть.

Ребёнок зачерпнул ещё пепла. Поднёс к её лицу. И высыпал на ладонь. Он был тёплым. Слишком тёплым. Алиса смотрела, как пепел проникает в её кожу. С каждым зерном – вспышки. Удары. Крики. Тени на потолке. Руки, которые должны были защищать. Голоса, от которых она бежала. Всё это вернулось. Сжалось в горле. Вырывалось наружу.

Но она выдержала. Потому что должна была. Потому что если не здесь – то где?

Девочка положила ладонь ей на грудь. И Алиса поняла – это не просто память. Это клятва. Её собственная, данная когда-то: «Если забудешь меня – я умру.»

И она забыла. И та часть умерла. Но сейчас – стояла перед ней.

– Прости, – сказала Алиса. Тихо. Не в оправдание. В истине.

Губы ребёнка дрогнули. Это не была улыбка. Это было движение боли. Но она кивнула. И исчезла. Растворилась, как дым.

Алиса осталась одна. Но не пустая.

И тогда дерево ожило. Оно застонало. Из ствола вытек свет – серый, как раннее утро. Ленты затрепетали. Некоторые – сгорели. Остальные – впитались в ствол. Дерево стало чище. Не живым – цельным.

Алиса пошла дальше. Лес не молчал. Теперь он говорил. Шепотом. Голосами прошлого. И каждый голос – не враг. Они были частью. Её частью. И она была готова их слышать.

Алиса вышла из леса, будто проходила сквозь собственные органы – медленно, с натужной болью, с ощущением, что всё внутри выворачивается наизнанку. Пространство перед ней не раскрылось – оно свернулось. Мир сложился в спираль, как зрачок в панике, как глотка твари, готовой проглотить. Воздух был густым, пахнущим кровью и металлом. Он не двигался, не дышал. Он стоял. Как страж.

Посреди выжженного поля возвышался круг. Камень – серый, будто вываренный из костного пепла. Девять арок. Девять врат. Девять шепотов прошлого. В центре – пустота. Но не мёртвая. Она жила – как язва. Алиса подошла ближе. Ступни её утопали в пепле, будто ступала не по земле, а по телам тех, кого забыла. Или предала.

Внутри круга стоял силуэт. Спиной к ней. Высокий, худой. Плечи напряжены. Пальцы сведены в судороге. Он был недвижим. Но чувствовался – как гул под кожей. И когда она узнала его – сердце не оборвалось. Оно застыло. Потому что узнало. Потому что помнило. Потому что не простило.

Это был отец. Или его призрак. Или часть её, вечно кричащая: «почему?» Он повернулся. Лицо – не старое. Лицо того, кто ещё не разрушен, но уже на пути. В глазах – пустота. И в этой пустоте – она.

– Пришла, – произнёс он. Как будто знал. Как будто ждал. Как будто это было неизбежно, как утро после ночи, как холод после смерти.

Алиса не ответила. Она помнила этот голос. Как он звучал в кухне, когда смеялся. И как – в прихожей, когда двери захлопывались. Он шагнул к ней. Но его остановил мел – круг, нарисованный дрожащей рукой. Ограда. Защита. Или тюрьма. Он не мог её пересечь. Но взгляд его уже касался её, как пальцы, которые оставляли синяки.