И тогда зеркало дрогнуло. На его поверхности пошли волны, словно отражение тронул ветер. Из глубины пошёл голос. Женский. Хриплый. Тот самый, что звенел в её памяти. Но теперь – яснее. Ровнее. Глубже. Он не звал. Он констатировал факт.

– Не бойся. Ты уже здесь.

Слова не были утешением. Они были приказом. Завершением пути, который не имел возвращения. Отражение двинулось. Сделало шаг – и вышло из зеркала, но не в физическом смысле. Оно не стало телом. Оно стало воспоминанием. Алиса ощутила, как в ней что-то расщепилось. Как две реальности наложились друг на друга. Появились воспоминания, которых не было. Лица. Битвы. Слова, произнесённые в темноте. Обеты, принесённые у алтарей. Кровь на ладонях. Огненные клятвы. И она. Селена. Всё это – единое. Не через прошлое. Через суть. Через кровь.

Алиса стояла перед зеркалом и не знала – кто она теперь. Только знала, что зеркало больше не отражает. Оно стало пустым. Как дверь. И внутри – снова зов. Другой. Глубже. Не голос. Инстинкт. Она поняла, что теперь не имеет смысла ждать, колебаться, анализировать. Время прошло. Стекло не было твёрдым. Оно дрожало, как вода. Она шагнула вперёд. Внутрь отражения. Оно не сопротивлялось. Оно приняло её, как ночь принимает огонь – без шума. Без всплеска. Без следа.

И она исчезла.

На поверхности зеркала остался лишь отблеск. Тонкий. Красный. Как вспоминание о пламени, которое уже поглотило дом, но ещё живёт в его стенах. Он пульсировал – как угасающий сигнал или предостережение. И зеркало стало снова пустым. Но тьма, стоящая за ним, только начиналась.

Темнота по ту сторону зеркала не была пустотой. Она дышала. Не воздухом – чем-то более плотным, чем-то древним. Словно сама материя, из которой были вырезаны легенды, растекалась по коже, забираясь под ногти. Она не толкала Алису назад, не тянула вперёд. Просто ждала. Обволакивала, прислушивалась, впитывала её шаги, как если бы пространство само собирало доказательства её присутствия. Здесь не было ни стен, ни потолка, ни пола – только плотный жар, пульсирующий в такт её дыханию. Он исходил отовсюду, напоминая жар кузни в тот миг, когда железо только-только начинает поддаваться ударам. Алиса не шла – её несли, или она двигалась по воле этого жара. В груди – пепел. В пальцах – тишина. А внутри – зов, точный, как приговор, выжженный под рёбрами.

Очертания возникли постепенно. Они не были построены – они вспоминались. Свет прорезал тьму изнутри, как если бы её воспоминания сами вырезали контуры зала. Стены – ритмичные, вибрирующие, как рёбра существа, дышащего в такт древнему ритуалу. Эти стены не были каменными. Они были живыми. Из ткани памяти, из сгоревшего шёлка воспоминаний. По ним струились знаки – алые, пульсирующие, будто по венам. Они не были письменами, они были голосами. Слова без звука, которые прожигались в сознании, оставляя вкус меди на языке.

Перед ней возник круглый зал, будто парящий в пустоте. Он был не выстроен – выношен. В центре – пьедестал, но он не возвышался. Он дышал. Алиса подошла. Почувствовала жар, поднимающийся от него, как дыхание чьей-то воли. На пьедестале не было предмета. Только сгусток. Как плотная искра, как сжатый плач пламени. Оно пульсировало. Не ровно – живо. Не светилось – горело. Она не могла понять, откуда знала: это – Первородная. Искра. Та, из которой началась кровь. Та, в которой Селена сожгла своё имя. И то, что осталось от неё, теперь жило здесь. Алиса не чувствовала страха. Только оглушённую ясность. И – принадлежность. Тело её больше не было телом. Оно стало сосудом. Каналом. Местом, где огонь собирался вновь обрести форму.